Человек в блестящем черном одеянии стоял перед зверем на коленях, обхватив руками его голову и прижавшись к ней лбом. Глаза его были закрыты. Эта поза и неподвижность выражали такое безмолвное отчаяние, что Рольван и Гвейр смущенно остановились в отдалении. Двое у подножия камней никак не отреагировали на их появление.

Гвейр, более решительный, первым осмелился заговорить. Шагнул вперед и произнес с поклоном:

– Кем бы ты ни был, господин, прими нашу благодарность.

Незнакомец не шевельнулся. Гвейр замер, словно опять натолкнулся на стену. Постоял и медленно отступил назад, к Рольвану.

Бордовый закат придавал неестественно-трагический оттенок застывшей перед ними безмолвной картине. Вроде бы ничего особенного, если не считать чудного полузверя-полуптицы – мало ли они повидали диковинных существ? Но громовая тишина ложилась на плечи гранитной тяжестью, сдавливала грудь. В ней безмолвно звучали крики, и стоны, и проклятия, и горький безнадежный шепот, как будто прямо у их ног вдруг разверзлась бездна страданий, о каких Рольван не мог и помыслить. Он пытался встряхнуться, не понимая, что с ним творится, откуда эти странные мысли и холод, замораживающий сердце. Но глянул мельком на Гвейра, увидел исказившую его лицо гримасу, стиснутые на груди руки и понял, что он не единственный, кто чувствует то же самое.

Горные пики полыхали в закатном пожаре. Красные отблески скользили по снегу, быстро темнея – в этом мире ночь всегда наступала быстро. Незнакомец все обнимал своего неподвижного зверя, казалось, они оба обратились в камень. Понимая, как глупо они с Гвейром выглядят, замерев и уставившись на что-то, вовсе не предназначенное для их глаз, Рольван знал, что лучше умрет, чем словом или движением нарушит тишину.

Он вздрогнул, когда Гвейр шевельнулся и сел, скрестив ноги, прямо в снег. Рольван молча опустился рядом.

Закат почти угас, когда незнакомец поднял голову и заговорил. Его язык был незнаком, не похож ни на звонкую речь людей-ангелов, ни на один из тех, что звучали в их родном мире. В его голосе были горе и гнев, он спорил и заклинал. Диковинный зверь медленно поднял свою птичью голову. Казалось, он без слов отвечает человеку. Тот вскрикнул, яростно не соглашаясь. Положил обе ладони на круглый птичий лоб. Как будто ураганным ветром дохнуло на безмолвных зрителей, толкая их, прижимая к земле. Амулет на груди Рольвана потяжелел и нагрелся. Дымка, похожая на невидимую стену, отделявшую города ангелов, заколебалась в воздухе между ними и незнакомцем.

Потом все закончилось. Человек в блестящей одежде уронил руки и беззвучно шевельнул губами. Из-за полумрака было не разглядеть, но Рольвану показалось – он плачет. Зверь поднял голову так, чтобы коснуться клювом его волос. Такой клюв мог размозжить человеческую голову одним ударом, но незнакомец не испугался, принялся гладить его обеими руками. Зверь приподнялся на лапах – теперь он возвышался над стоящим на коленях человеком, – раскинул крылья и закричал, вытянув шею. Потом повалился на бок, несколько раз вздрогнул и вытянулся. Он был мертв.