Кстати, у завала на входе тоже что-то происходило. Гигантская куча камня пришла в движение: с шорохом и нарастающим гулом из нее принялись вываливаться булыжники, мелкая крошка и пыль. Черные струи дыма объяснили аль-Мамуну все – мариды. Убирают камень, готовят проход внутрь.

Сумеречники стояли как раз справа от завала, большой толпой. И эта толпа, вдруг понял аль-Мамун, все прибывала. Из устья соседней улицы выскользнула группка гибких, не по-человечески текучих теней.

Дав шенкелей заморившейся за день кобыле, халиф двинулся ко входу в оскверненное здание.

На длинный язык каменной осыпи покатились еще обломки: проход все расширялся.

Аль-Мамун подъехал к толпе сумеречников. Те настороженно чего-то ждали, словно коты с напряженно поднятыми хвостами. В черном зеве снова закурился дымок. А следом показался почтеннейший Амр ибн аль-Сад в издалека видном полосатом тюрбане. Предводитель джиннов распрямился во весь свой немалый рост – и печально покачал головой.

Толпа сумеречников отозвалась горестным стоном. И разом осела в земных поклонах.

Абдаллах не знал, сердиться ему или удивляться, – он перестал понимать, что происходит. На него, халифа аш-Шарийа, никто не обращал никакого внимания.

На каменной осыпи прохода в масджид возникла худощавая фигура в странно глядящемся среди кольчуг и панцирей дервишеском одеянии. Джунайд. Шейх тоже покачал головой: нет, мол. Кошачья стая сумеречников завздыхала и закивала опущенными головами.

Халиф вскинул руку и крикнул:

– О Кассим аль-Джунайд! Что здесь происходит? Каковы обстоятельства, в которых мы оказались?

Абдаллах кричал и с каждым произнесенным словом все острее ощущал неуместность крика. Этих слов. Всего себя на этой площади.

Сумеречники один за другим поворачивали головы и смотрели назад, куда-то за спину аль-Мамуна. Джунайд даже глазом не повел в сторону халифа, а сразу пошел туда, куда все смотрели.

Медленно, чувствуя, что ничего хорошего не увидит, Абдаллах развернулся в седле.

Через заваленную обломками мертвого прибоя площадь двигалась странная процессия.

Сначала халиф разглядел только белое – женщину в белом широком платье с белыми рукавами до пола. Ее вели под локти другие женщины, тоже в белом. Сумеречницы, аураннки – все до одной в белом. Безо всяких украшений в длинных волосах.

У женщины, которую вели под локти, было совершенно неподвижное, ничего не выражающее лицо. Джунайд, как оказалось, направлялся именно к ней. В трех шагах поклонился – на аураннский манер. Сумеречница в лебедином платье склонила голову в ответ.

– Кто это? – поинтересовался аль-Мамун – скорее у воздуха, чем у кого-то определенного.