– Угу, – кивнул Тахир и закинул в рот еще горошин.

– В городе остались в живых только четыре семьи моих агентов, – потер лоб вазир барида. – Они показали пайцзу. Нет, вру. Не только они. Нерегиль почему-то приказал пощадить и отослать в Медину нескольких юношей приятной наружности. В какой-то дом в квартале аль-Барзахи. Приказал людям, которые должны были доставить подарок, выгнать из дома какого-то Лайса и передать троих невольников госпоже. Сказал: мол, пусть сама выбирает. Джунгары пригнали, конечно, не троих, а больше. А потом все веселились, отбирая из целой толпы троих… счастливцев, наверное… Даже не знаю, как их назвать.

В кувшинчике кончилось вино.

Абу аль-Хайр повертел стеклянный пузатый стаканчик – обычно из него пили чай – и сказал:

– Нерегиль велел передать, чтобы ты ждал его под Масабаданом.

Тахир глубоко вздохнул и протер кулаками запавшие, в красных прожилках глаза:

– Это правда, что двое сумеречных тварей, которых я приказал обезглавить, живы и рвут правоверных?

– Увы, но Всевышний попустил и это, о ибн аль-Хусайн.

– Всевышний много чего попустил в последнее время… – пробормотал парс, оглядываясь в поисках нового кувшина с вином.

– Не буду скрывать, – мрачно заметил вазир. – Меамори и Иэмаса бросали кости на то, кому достанется твое сердце, а кому печень.

– Мразь, – пробормотал Тахир, выуживая из-за подушек еще один запечатанный глиняный кувшин. – Все крови нашей не напьются, сволочи…

Абу аль-Хайр осуждающе покачал головой:

– Ты поддался гневу, о ибн аль-Хусайн. Их жизни были тебе не дозволены, зачем ты покусился на них?

Тахир хмыкнул, смерил вазира взглядом воспаленных, кровью налитых глаз – и вдруг рассмеялся:

– Да ты вовсе ничего не знаешь!

Абу аль-Хайр нахмурился и завозился на ковре. Парс отсмеялся и неожиданно мрачно проговорил:

– В ту… ночь… сумеречники как с цепи сорвались. Выли, голосили, заводили такие рулады, что кошки бы обзавидовались. И бросались на людей. Началось с того, что разорвали горло одному из наших. За что, никто так и не понял. Сумеречники верещали, что якобы кого-то мы бросили умирать на площади. Началась драка. Серьезная такая, со смертоубийствами. Им, похоже, все равно, кого рвать было, лишь бы кровь человеческая текла. Гулямчонка убили. Мальчишке десяти лет еще не было. А они – сердце выдрали. Слышь, Абу аль-Хайр, – тут Тахир наклонился через скатерть и блюда с пахлавой прямо к лицу вазира. – Ребенка убили. От груди одни ошметки остались. Кровавые…

Вазир сглотнул и отвел взгляд.

– Я сказал: наказание наложу по ихним сумеречным правилам. Казнят командиров, – жестко подвел итог Тахир, откидываясь на подушки. И добавил: – Или всех сумеречников пущу под нож. Они, кстати, не возражали. Оба – и Меамори, и Иэмаса – сдались без звука.