Пустые комнаты отзывались на звук шагов неприятным эхом: слуги успели растащить даже ковры. Абу-аль-Хайджа вспомнил, что предстало его глазам в зале Мехвар, и поежился. Сокровище из сокровищ, резную золоченую панель над троном, и ту ободрали чьи-то подлые вороватые руки. Потемневший от времени, пыльный алебастр голой стены вызывал отвращение, подобно вывернутым наружу внутренностям. С тронного тахта бегущие евнухи украли парчовую подушку.

Человек, которого жители столицы прозвали Принц-Дракон, жалко трясся и семенил следом. О некогда огромных размерах принца Ибрахима напоминали лишь многочисленные складки на шее: под простым, подходящим нищему беглецу, полотняным халатом уже не колыхались залежи жира. Легендарная иссиня-черная кожа посерела: халиф-на-час, как его прозвали злые столичные языки, дрожал от страха и пытался цепляться за ножны меча Абу-аль-Хайджи:

– О Абу Джафар, ты же не оставишь меня, ты не оставишь меня подобно этим презренным…

Бедуин остановился, развернулся и встряхнул скулящего зинджа за плечи:

– Нет, во имя Всевышнего! Я никогда не оставлю тебя!

– Куда же нам идти, куда же бежать… – застонал Ибрахим. – Они заложили все двери, заперли все ворота-аааа…

К сожалению, горе-халиф был прав: дворец забаррикадировали по приказу начальника полиции – ради безопасности принца Ибрахима. Разбегающиеся, растаскивающие утварь и ткани слуги выскальзывали из огромного лабиринта ас-Сурайа, предусмотрительно запирая те двери, что оставались еще открытыми, – на всякий случай, вдруг кто погонится, желая отнять золотую курильницу, перламутровый столик или ковер.

Абу-аль-Хайджа гнал от себя мысли, в которых рассудительность нашептывала: ты тут ни при чем, беги, как все. Зачем ты, ибн Хамдан, вообще пришел сюда? Какая тебе разница, кто сидит на тронном тахте в Золотом дворце? Да и сын твой прислуживает женщине халифа аль-Мамуна – на что тебе сдался этот зиндж-неудачник, халиф-на-час, горе-заговорщик?

Но он, Абу-аль-Хайджа, не сумел остаться в стороне. Прочитав истошное письмо Ибрахима («Вазиры, управляющие, Левая гвардия, евнухи – все покинули меня! Спаси меня, о зерцало храбрецов, во имя времен, когда на тебе еще не выступили следы благосостояния, а я дал тебе процветание! Укрой меня в шатрах племени таглиб, и я сумею оправдаться в глазах моего племянника, от которого меня отвратили люди бесчестные, не знающие милости…») – так вот, прочитав строки, обильно смоченные слезами, бедуин опоясался мечом и пошел во дворец.

Но он не ожидал, что попадет в западню, подобно сверчку в деревянной коробке. Новый Дворец оказался лабиринтом перекрытых коридоров и не отзывающихся на стук дверей, пустых комнат и заложенных кирпичами тупиков. Время от времени бедуин и Ибрахим слышали плеск реки: видимо, где-то рядом тек Тиджр.