Небо сильно хмурилось, тучи там, наверху, словно бы сражались друг с другом — летели с океана и с запада, сталкивались, взвихривались, часто роняли дождь… Потом, словно бы утомившись в бою, отступали, оставляли небо во власти солнца, но оно грело слишком резко, яростно, на земле под прямыми и жесткими его лучами рождалась парная духотища. И сама земля часто вздрагивала… Потом ветер сносил духоту, тучи снова вступали в диковинное противоборство — и наступал тянущий промозглый холод, осенний совсем. Ночами часто разворачивалось в небе то сияние, которое Романов первый раз увидел южнее.

Места были безлюдными. Несколько попавшихся на пути деревенек оказались сожжены — видимо, еще зимой. А искать выживших одиночек уже не было времени, хотя Романов приказал оставлять на каждом перекрестке, на больших деревьях, на сохранившихся кое-где дорожных указателях плакаты-самоклейки, специально напечатанные на водоотталкивающей пленке. Однажды попался лежавший прямо у дороги большой самолет, прорубивший в своем падении длинную просеку. Но живых вокруг не было; видимо, при аварии никто не уцелел, и сохранившиеся тела в обломках салона давно обглодали звери.

Около самолета Романов задержался. Дружина уже ушла дальше, а он сидел в седле около обломанного крыла, морщился и думал, в чем же тут дело. Пока не понял, что самолет — именно этот самолет — кажется ему чем-то вроде символа исчезнувшего мира. И ему просто страшно отъехать отсюда. Вдруг сейчас прилетит борт МЧС, и вся эта дикая история наконец-то разрешится…

— А я никогда на самолетах не летал, — сказал подъехавший Генка Захаров. Встал колено в колено с Романовым, рассматривая остов самолета. — Не получилось… Вы чего тут? Меня за вами послали.

— Поезжай и передай Провоторову… — сердито начал Романов. И тут же мальчишка вдруг рванул его вниз, сам почти ложась сверху. Кони затанцевали. Раздалась короткая очередь, потом — четкий короткий выстрел «парабеллума».

— Вы живы?! — Генка, отпустив Романова, оглядывал его белыми от испуга глазами. — Он прямо в нас стрелял! Вы живы?!

— У тебя кровь на щеке. — Романов повернулся на стук копыт — из-за деревьев галопом летело сразу несколько дружинников. — Что случилось?

— А вон… — Генка показал пистолетом в сторону кустов чуть в стороне, провел по щеке, зашипел… — Я глянул — а он там… целится…

Романов оглянулся и увидел какую-то бесформенную массу, в мертвом падении пробившую кусты. На упругой ветке покачивался зацепившийся ремнем тюнингованный «калашников»…

Убитый оказался молодым мужчиной — лет тридцати, отлично снаряженным. Каждая вещь была дорогой, идеально подобранной и пригнанной. С этим снаряжением не вязалось исхудавшее, плохо выбритое лицо, напоминавшее скорей морду какого-то хищника. Пока дружинники осматривали труп и обшаривали кусты и окрестности, Генка, которому перевязали глубоко, почти насквозь, распоротую пулей щеку, буквально наткнулся на замаскированный, но приоткрытый вход в бункер, находившийся совсем рядом с самолетом. Видимо, оттуда и выполз стрелявший.