Из призрачных глубин, мерцающих, как экран дисплея, поднялась и зависла в воде непристойно бледная, как скисшее снятое молоко, медуза. Хлопнула хвостом крупная рыба. Прошла по воде зябкая рябь.

Краббен умел ждать.

«Не трогай в темноте того, что незнакомо…» – вспомнил я известные стихи.

Не трогай!

Я забыл эту заповедь, я коснулся мне незнакомого, и вот результат – мой мир сужен до размеров пещерки, зияющей на пятиметровой высоте источенной ветрами базальтовой стены.

Ни травки, ни кустика, ни муравья.

Один…

Печальный амфитеатр кальдеры поражал соразмерностью всех своих выступов и трещин. Вот, казалось мне, притаилась гидра, вот прячется черный монах в низко опушенном на лицо капюшоне, а вот лежит в темноте русалка.

«Сюда бы Ефима Щукина», – невольно подумал я.

Ефим Щукин был единственным скульптором, оставившим на Курильских островах неизгладимый след своего пребывания.

Все островитяне знают гипсовых волейболисток и лыжниц Щукина, все островитяне с первого взгляда узнают его дерзкий неповторимый стиль – плоские груди, руки-лопаты, поджарые, вовсе не женские бедра.

Но что было делать Ефиму?

Ведь своих лыжниц и волейболисток Ефим Щукин лепил с мужчин.

Разве позволит боцман Ершов, чтобы его молодая жена позировала скульптору-мужчине в одной только спортивной маечке? Разве позволит милиционер Попов, чтобы его юная дочь застывала перед малознакомым мужчиной в позе слишком, пожалуй, раскованной? И разве мастер рыбцеха Шибанов зря побил свою грудастую Виолетту, когда та, задумчиво рассматривая творения Щукина, неожиданно призналась, как бы про себя, но вслух: «Я бы вот у него получилась лучше»?

Ефим Щукин не знал натурщиц.

Ефим Щукин лепил своих волейболисток с мужчин, и мужики его профессиональные старания понимали – кто приносил пузырек, кто просто утешал: «Мотай на материк, Ефим! На материке баб навалом!»

Ночь длилась медленно – в лунной тишине, в лунной сырости и тревоге.

Иногда я задремывал, но сны и шорохи тотчас меня будили.

Я низко свешивался с карниза пещеры, тревожно всматривался: не явился ли из тьмы Краббен? Не блеснула ли в лунном свете его антрацитовая спина?

Нет…