Смешно ненавидеть слепые законы природы. Но тяготение в моих глазах становилось ликом смерти любой материи, не одной высокоорганизованной жизни. И лишь то, что противоречило этому страшному закону, гарантировало существование мира – электрические и магнитные несовместимости в атомном мире, большие расстояния между звездами в космосе, а здесь, в ядре, и открытая нами несовместимость одновременности. Тяготение – вырождение материи, ее проклятие, твердил я себе. Всеобщая борьба против тяготения – вот единственное, что сохраняет Вселенную!

Голос и Эллон без спора поддержали меня. Не так уж много было случаев, когда самолюбивый демиург и широкомыслящий Мозг сходились в едином понимании. Особенно важна была поддержка Эллона – на него легла разработка способа выскальзывания из ядра, которое нас по-прежнему затягивало.

– Адмирал, я не знаю, почему моя улитка срабатывает в одну сторону, – объявил он однажды. – По расчету, звездолеты должно вынести наружу, а их поворачивает обратно.

Я сидел в лаборатории. В стороне, повернувшись спиной, молча работала Ирина. Она не забыла, что я видел ее слезы и отчаяние. Эллону она простила непонимание ее чувств, а мне не хотела прощать, что я невольно стал их свидетелем. Она отворачивалась, когда я появлялся в лаборатории, на мои вопросы отвечала холодно. Я говорил с Эллоном о важнейших вещах, все наше существование зависело от того, найдем ли мы правильное решение, а меня жгло желание подойти к ней, грубо рвануть за плечо, грубо крикнуть: «Дура, я-то при чем?»

– Итак, выхода ты не видишь, Эллон?

– Здесь странное пространство, адмирал. Я его не понимаю. – Он помолчал, преодолевая неприязнь, и добавил: – Посоветуйся с Мозгом, он когда-то разбирался в свойствах пространства.

Я оценил усилие, какое понадобилось Эллону для такого признания. Я пришел к Голосу и сказал:

– Ты согласился, что отсюда надо бежать. Сделать это при помощи генераторов метрики не получается. Может, вырваться на сверхсветовых скоростях, аннигилируя пространство? Твое мнение?

– Отрицательное! – прозвучал ответ. – Неевклидовы искривления, которыми я закрывал путь звездолетам в Персее, в сотни раз слабее здешних. И еще одно, Эли: там пространство пассивно, оно легко укладывалось в заданную метрику. Здесь его рвут бури, в нем возникают вихри метрики, и избави нас судьба угодить в такой вихрь!

– А наш испытанный метод аннигиляции планет?

– Когда его применили, погибли две трети эскадры.

– Там были рамиры. Им почему-то не захотелось, чтобы мы нарушали равновесие в Гибнущих мирах. А здесь рамиров не обнаружено. Сомневаюсь, чтобы разумная цивилизация могла существовать в этом звездном аду.