– Я согласен с Эли, что жизнь и разум в Галактике – явления периферийные. И делаю вывод: разумного противодействия не будет, а со слепой стихией мы справимся.

– Твое мнение, Эли? – спросил Олег.

Я не мог поддержать Камагина, не мог опровергнуть его. Мне стыдно, но я должен признаться: мной овладела нерешительность.

– У меня нет определенного мнения, – сказал я.

Уже после совещания, на котором приняли проект Камагина, я поделился сомнениями с Эллоном. Эллон считал, что прорыв не удастся: звездолет слишком мал для создания свободного туннеля наружу. И неизвестно, будет ли туннель свободен, – с таким пространством, как здесь, аннигиляцией вещества не совладать.

– Не торопись, Эли. Скоро я пущу коллапсан на полную мощность – и тогда мы выскользнем наружу в новой гравитационно-временной улитке. Атомное время я меняю уже свободно. Посмотри сам.

На лабораторном экране, подключенном к коллапсану, я увидел, как нейтрон налетал на протон, ергон пронизывал ергон, ротоны сшибали все остальные частицы. По законам физики столкновения должны были порождать аннигиляции или трансформации. Ничего похожего не происходило. Столкновения совершались в нашем суммарном времени, а не в частном времени частиц. В их времени не было реального столкновения, не могло быть взрывов и аннигиляции.

– Отличный механизм, не правда ли? Убедился, Эли, что мне удалось воссоздать те чудовищные реакции, которые кипят в звездном котле ядра?

– У тебя атомы, Эллон, а здесь – звезды! Мы не атомы, мы, к сожалению, не атомы – даже по сравнению со звездами!

– От атомов я вскоре перейду к макротелам. Говорю тебе, адмирал: не торопись! Нас ведь никто не собирается немедленно уничтожать.

Обещание связать гравитационную улитку с коллапсаном я слышал от Эллона и раньше. И хотя ему удалось овладеть атомным временем, от атомов до тел макромира, что бы он ни твердил, была огромная дистанция. Я посоветовался с Голосом. Голос считал проект Камагина единственной возможностью выскользнуть наружу. Надо лишь подобрать участок пассивного пространства. Подыскивать участок будет он. Он ощущает пространство. Пространство – это он сам, такое у него чувство. У него мутится в мыслях, когда оно свирепо закручено, он мыслит стремительно, яркими всплесками решений, когда оно меняет свою структуру. И как ему хорошо, когда напряжение ослабевает!

– Мы будем ждать твоего сигнала, Голос! – сказал я.

И вот началась последняя эвакуация звездолета в нашей экспедиции к ядру. Я сказал «последняя», потому что «Змееносец» был последним кораблем, который еще можно было эвакуировать. Эвакуацией командовал Камагин – энергично, даже весело: он верил, что, пожертвовав своим кораблем, спасет всех. Меня же мучило сомнение. Неудачи преследовали нас. Флот практически погиб, уцелевшие астронавты – пленники непредставимо дикого мира, где миллиарды светил балансируют на лезвии бритвы, а по обе стороны от лезвия – бездна всеобщего уничтожения!