Кириаки тоже была в таком же светло-сером брючном костюме, как и Майя. Но в отличие от девушки, обутой в свои кокетливые остроносые туфельки, на крохотных ступнях француженки красовались огромные, тракторного вида кроссовки с толстенной подошвой. «У нас в таких только гопники рассекают!» – подумала Майя, мельком глянув на обувь женщины, но, увидев ее лицо, не стала и пытаться шутить. Кириаки шла, закусив бледную тонкую губу.

Улучив момент, Майя склонилась к ее уху и прошептала по-английски:

– Кири, что случилось? Почему вы такая? Махаб обидел?!

Та сначала не ответила. Майя уже хотела повторить попытку, но в этот момент Кириаки скосила серые глаза на широкую спину араба и едва слышно, так же шепотом, ответила:

– Ты видела ЖЕНЩИНУ ВНИЗУ?

Майя вздрогнула. В мертвой тишине Центра звук их шагов – постукивание каблуков, шарканье туфель и кроссовок – был особенно слышен. Он был пугающе равномерен, неумолим.

– Да… на лестнице!

– Мне снилось, что ее убили. А меня… принесли в жертву! – выпалила Кириаки, сбиваясь с шага.

Майя даже не стала спрашивать, когда та успела поспать. Наверно, ее сморил сон одновременно с Майей. Интересно, а она тоже спала на полу своей комнатки?

Вот процессия спустилась по металлической лестнице в круглый зал, потолок которого был выложен матовыми светящимися плитками. За подковообразным столом с возвышающимися рядами металлических шкафов и хитрой аппаратурой сидело человек пять, еще двое изучали бумажные ленты, неторопливо ползущие из самописцев. Тут был уже самый разнообразный состав: арабы, негр, две сосредоточенные китаянки, курчавый человек, по виду испанец, какие-то совершенно русского вида парни за мониторами. Никто не обратил внимания на комиссию – вероятно, так и должно было быть.

– Ну, что ж, дорогой наш аль-Йакуби, давайте запускать процесс. Мадемуазель Кириаки, садитесь вот за эту станцию, засеките время начала. Все, пожалуйста, под запись… весь хронометраж.

Кириаки уселась за компьютер, шведы рассредоточились по периметру зала, стоя за спинами сотрудников. Гудели машины, негромко, но на одной ноте, будто в зале поселился рой невидимых трудолюбивых пчел.

Майя уже немного разбиралась в том, что будет происходить: сейчас они запустят контрольную фазу обогащения урана, потом полученное топливо отберут в специальные контейнеры, которые доставят на анализатор – не зря Махаб вез сюда эту чертову красную трубу! – потом составят акт и… В принципе, ее дело – только слушать.

Внезапно ей захотелось в туалет. Мочевой пузырь моментально испытал неожиданное давление, и Майя закрутилась на месте. Потом бочком, пятясь, выскочила из зала; на нее даже не оглянулись. Она побежала по покрытому ковром полу – сейчас ковер уже не казался ей мягким и добрым, он яростно цеплялся за каблуки, как болотная тина. На дверях она искала табличку WC или на худой конец два ноля – международное обозначение отхожих мест. Резко завернув за угол, она вдруг чуть не налетела на шведа – того же самого, белокурого, с детскими пухлыми щеками. Теперь он, уже в синей форме с эмблемами Центра, увлеченно копался в большом электрическом щите, открытом настежь, в медных сочленениях блоков и переплетениях проводов.