Вот и сейчас они наблюдают, как распахнулась эта дверь, пропиликав журчащим сигналом домофона; как по пандусу подъезда свозит инвалидную коляску молодая женщина. На ее голове пестрая косынка, скрывшая густые каштановые волосы, бледное лицо – за зеркальными очками. Несмотря на пронизывающий ветер поздней осени, на этой женщине легкая белая ветровка, надетая поверх легкомысленной кофточки, и голубые джинсики-капри, которые открывают щиколотки узких голых ступней с длинными пальчиками. Эти пальчики, ровные и длинные, как зубы на рекламе стоматологической клиники, всунуты в плетение босоножек на невысоком каблуке. Женщина толкает коляску, в которой неподвижно сидит парень – немного грузный, укрытый до половины туловища клетчатым пледом, тоже в темных очках. У него странное лицо: спокойное, даже улыбающееся, но обожженное слева и справа, с бугристой кожей и темными шрамами. Что-то ласково приговаривая своему спутнику, женщина вывозит коляску вниз, к аллеям, которые расположились под путепроводом улицы Кирова, – туда, где растут чахлые деревца и сверкает красная крыша пагоды японского культурного центра «Саппоро».

Мамаши ее не одобряют.

– Гляди! Опять бОсая вышла, ты гляди!

– Ой, чума… Придатки застудит себе так! А ведь ей еще рожать.

– Кого рожать-то? От инвалида…

– Ой, не говори, дура девка. Жизнь себе угробила.

– И если родит, ох, намается с дитем да с таким мужем. Он же у нее… того!

– В Чечне, что ли, воевал?

– Нет, он у нее эфэсбешник. Где-то в Мексике был. Я слышала – он при нашем посольстве служил.

– В Мексике?! Девки, нет, он в Африке воевал.

– За кого?

– Черт его знает. Но там и ранили.

– Оссподи, нашла себе, тоже… Он по мужской части как? Толку-то…

– Ага, ты бы слышала, что они ночью вытворяют! Вот тебе и толк…

– Да ладно вам…

– Вот и ладно! Валька Антипова в соседней квартире живет – говорит, все слышно. Начнут – как эротическое кино показывают. И стонут, и ревут, и орут…

– Правда, что ли?!

– У Вальки спроси.

– Оссподя… значит, не весь он деревянный.

– И родит еще, вот увидите.