– В нашем присутствии, – напомнила Петра. – И в присутствии специалиста, который будет имплантировать первый эмбрион.
– Уж конечно, – ответил Волеску с натянутой улыбкой. – Я вам их отсортирую и уничтожу те…
–
– Само собой разумеется, – ответил Волеску чопорно.
Ему очень не нравятся правила, которыми мы его связали, подумала Петра. Это было видно по его глазам. Несмотря на спокойную манеру держаться, он был разъярен. Он был даже… даже смущен. Что ж, если этот человек может еще ощущать стыд, тем лучше для него.
Когда Петру осмотрел врач, которому предстояло проводить имплантацию, Боб договорился о найме охраны. Охранник будет стоять у двери «детской», как ласково называли сотрудники больницы помещение для эмбрионов, круглые сутки.
– Поскольку ты первая повела себя как параноик, – сказал Боб Петре, – мне ничего не оставалось, как стать еще большим параноиком.
Но на самом деле это было облегчением. Все дни, пока эмбрионы готовили к имплантации, пока Волеску, несомненно, пытался лихорадочно придумать какую-нибудь неразрушающую процедуру и выдать ее за тест, Петра рада была, что ей не надо лично торчать в больнице, наблюдая за пробирками.
Ей представилась возможность посмотреть город, где Боб провел детство. Боб, однако, был твердо настроен посещать только туристические места и побыстрее возвращаться к своему компьютеру. Она знала, что он нервничает, проводя в одном городе столько времени, тем более что впервые их местонахождение стало известно человеку, которому они ни на йоту не верили. Сомнительно, конечно, чтобы Волеску был знаком с их врагами. Но Боб настаивал на смене гостиницы каждый день, а такси брал, лишь отойдя от отеля на несколько кварталов, чтобы врагу было труднее поставить на него капкан.
Но он избегал не только врагов. Он избегал и своего прошлого. Петра посмотрела карту города и нашла зону, которую Боб очевидно обходил. На следующее утро, когда Боб взял первое в этот день такси, она наклонилась вперед и назвала водителю маршрут.
Боб почти сразу понял, куда направляется такси. Петра ощутила, как он напрягся, но он не отменил ее указание и даже не стал ей выговаривать, что она не посоветовалась с ним. А что было делать? Иначе это стало бы признанием, что он избегает мест, которые знал ребенком. Признанием в страхе.
Но Петра не собиралась позволить ему провести день в молчании.
– Я помню истории, которые ты мне рассказывал, – произнесла она тихо. – Их немного, но я все равно хочу увидеть все своими глазами и надеюсь, что тебе это не слишком больно. Но если даже и так, я думаю, что ты это перенесешь. Потому что когда-нибудь мне придется рассказывать детям об их отце. И как мне рассказывать о его жизни, если я не знаю, где она проходила?