А если ему все же суждено вернуться, как описать, не говоря уже об объяснении, то, чему он стал свидетелем?

Как ему остаться сакарпом?

Моэнгус нарисовался из мрака задолго до начала своей стражи и уселся рядом, такой же угрюмый и безмолвный, как и король Сакарпа. Тревога Сорвила быстро улеглась. Даже по истечении многих месяцев двойной жизни он не мог хладнокровно размышлять о предательстве в присутствии тех, кого собирался предать. В компании брата с сестрой он всегда становился дружелюбнее, что легко можно было принять за трусость.

Строить коварные планы он мог лишь в одиночестве.

Так они и продолжали дальше сидеть, молча глядя на лишенные света просторы и впитывая то ощущение товарищества, которое нередко возникает между молчаливыми мужчинами. А поскольку Сорвил не смотрел на него, Моэнгус оставался задумчивой тенью на периферии зрения, от которой веяло физической силой и непокоем.

– Твой отец… – отважился наконец спросить молодой король. – Он действительно… постиг Бога?

Сорвил даже не знал, отчего вдруг решил разоткровенничаться. Вероятно, как он начинал осознавать, возможно привыкнуть к постоянным противоречиям, так же как и к глубокому горю.

– Странный вопрос для Уверовавшего короля, – фыркнул принц. – Следовало бы передать тебя в руки Судей!

Сорвил лишь укоризненно на него посмотрел.

– Оглянись вокруг, – продолжил Моэнгус, пожав плечами и потерев свой бритый подбородок, как всегда делал, когда приходилось серьезно о чем-то подумать. – Все поднялись против Отца, а он все же побеждает. Даже Сотня объявила ему войну!

Сорвил сморгнул. Последние слова были не в бровь, а в глаз.

– Что ты хочешь сказать?

– Правду, Лошадиный король. Ничто не оскорбляет людей и богов сильнее…

Сорвил не знал, что ответить, и просто смотрел на него. Могут ли боги ошибаться?

Но ведь именно об этом и был тот давний урок Эскелеса, разве нет? Все боги были лишь фрагментами Бога, частицами целого, как и люди. Схоласт бы определенно сказал, что и Ятвер – такой же фрагмент… Равным образом не видящий целого.

Возможно ли обмануть Великую Мать?

Если принц-империал заметил его страх и замешательство, то не показал вида. Моэнгус был не из числа мастеров речевого этикета. Уставившись на помигивающие созвездия на западном горизонте, он продолжил, нимало не заботясь, слушают его или нет:

– Конечно, Отец постиг Бога.

Армия Юга достигла Хойлирси, где в древние времена выращивали лен. Северной границей Хойлирси служила река Ирши, стремительная и глубокая на протяжении нескольких сот миль, почти до самого впадения в море Нелеост, где несколько успокаивалась. Даже в древности мест для переправы через Ирши было очень немного, отчего жрецы-барды нередко пользовались именем реки как синонимом преграды, требующей обхода, а переправы через нее – как метафорой смерти. «Ири Ирши гранпирлал», – говорили они о павших героях или о тех, кто не мог принять решение вовремя. «Жестокая Ирши увлекла их».