Эти ступени и спасали их от огня с этажей высотки. Огонь шел волнами, то утихал, то начинался вновь. Было непонятно, сколько людей в здании, но их было никак не меньше сотни. Загорелась одна из машин, высветив вход неверным, обманчивым светом пламени…

В темноте раздался дикий, парализующий душу вой, похожий на волчий. Так местные душманы издревле кричали перед нападением из темноты, чтобы парализовать волю противника. При нападении на караваны.

Кто-то рядом кричал.

– Молот, я Красный два, запрашиваю огонь в опасной близости, повторяю – огонь в опасной близости, по маяку, как понял…

Роу сменил магазин в автомате… он не знал, сколько там осталось, но свежий при штурме не помешал бы. Сожрал болеутоляющее – у него было мгновенного действия, и он держал две таблетки в кармашке на перчатке, как его научил один из мастеров своего дела в учебном батальоне Полка.

С неба просверкнуло, и молнии ударили совсем рядом, взметнув бетон. Тридцать миллиметров или даже пятьдесят семь – на некоторых китайских самолетах именно пятьдесят семь – основной и единственный артиллерийский калибр. Несколько артиллерийских снарядов ударили совсем рядом, взметнув в воздух куски бетона и скрывавшихся за укрытиями боевиков. Поднялись тучи пыли, пылью накрыло их…

– Вперед!

Теперь Роу шел за русским, он едва не упал в свежую воронку от снаряда – та ощерилась оскалом рваной арматуры и только и ждала неосторожного. В пыли через очки ночного видения он увидел скомканную человеческую фигуру у воронки и машинально выпустил в нее две пули, потому что своим он быть не мог – не было тут своих. Потом он стукнулся плечом об обгрызенную пулями бетонную колонну и понял, что они заняли очередной рубеж – теперь это стена комплекса и вход в него. Русские меняли магазины, а он, чтобы подавить возможное сопротивление внутри, высадил остатки своего, дернул чеку гранаты.

– Граната!

Внутри просверкнуло, и русские – у них уже каким-то образом оказался тяжелый щит – двинулись внутрь штурмовой колонной…

Как я остался жив? Волей Аллаха, друзья мои. Волей Аллаха.

Как только я оказался обладателем бритвы, которую мне любезно оставил О’Брайен, передо мной встал выбор. Или вскрыться, потому что я прекрасно знал, что меня ждет, попади я в руки багдадских палачей, отрезание головы на камеру – еще детская забава. Или использовать то, что у меня есть, и драться.

И я выбрал второе. Хотя на этом пути мог потерпеть неудачу и снова оказаться перед перспективой отправки в Багдад – уже без бритвы.

Я не питал иллюзий – один я ничего не сделаю. Их тут только в здании несколько десятков как минимум, а в округе – целый город к их услугам. И, значит, даже если мне удастся добыть автомат, я все равно умру. Плевать. Я умру, но в последний раз внесу свой маленький и невидный вклад в Победу. В нашу Победу. Даже если мне удастся убить одного, счет будет равный. Двоих – уже в мою пользу. А больше – и того лучше. Чем больше я их убью, тем меньше сможет пойти в очередной джихад на север, на мою страну, тем меньше их будет убивать русских… да и просто нормальных людей, тем меньше будет детей, которые на вопрос, кем ты хочешь стать, с гордостью отвечают: «Шахидом на пути Аллаха». Они тоже должны нас бояться. Должны понимать, что мы не сдадимся, не покоримся. Что любой из нас готов умереть, но забрать с собой как можно больше врагов.