– Твоя мать была корзинщицей? – спросил он в попытке сменить тему. – А я думал, дама’тинг.

Аура Инэверы пошла вразнос. В ней светились и потрясение, и страх, и тайна. Достаточно, чтобы породить у него массу вопросов, но мало, чтобы ответить на них. Не то же ли самое испытывает она, когда читает по алагай хора?

– Ты никогда не говоришь о своей семье, – поднажал он, пристально наблюдая.

Аура выдала отчаянный поиск способа уклониться от ответа и переменить тему Распространила запах загнанного в угол зверя, готового скорее бежать, чем драться. Но вот грудь несколько раз мерно поднялась и опала, после чего по ауре прокатилась волна спокойствия.

– Большинство дама’тинг – дочери нашего ордена, – сказала Инэвера. – Некоторых – немногих – призывают кости во время Ханну Паш. Будучи призваны, мы разрываем все связи с близкими, и им неизвестна наша судьба с момента разлуки.

Поразительно. Каждое слово – правда, но в целом аура изобличила ложь.

– Но ты не оборвала.

Инэвера улыбнулась. Заученное отвлечение, пока она дышит и возвращается в состояние безмятежности. Ей интересно, как много он знает и не шпионил ли за ней. Она тщательно подбирала слова и не желала открывать больше, чем хочет.

Джардир утомился от этой игры.

– Хватит прикидываться, дживах.

Его тон оказался резок, и она уцепилась за это, дабы использовать в качестве повода озлиться и уклониться от предмета. Ее брови сошлись в грозовую тучу – прием, которым владела в совершенстве.

Джардир улыбнулся:

– И это тоже прекрати.

Он подошел и обнял ее. Она напряглась и притворно упиралась, когда он привлек ее ближе.

– Ты любишь меня, дживах?

– Конечно, муж мой, – не задумываясь ответила Инэвера.

– И доверяешь мне?

Аура выстрелила остроконечной волной, возникла кратчайшая пауза.

– Да.

Не совсем ложь, но и не правда.