Ахман поманил его к себе. Гилан взбежал по ступеням и снова упал на колено, едва достиг цели. Когда Ахман брал письмо, он опустил глаза. Заговорил тихо – так, что услышали только Ахман с Инэверой.

– Я скажу устно, Избавитель. По ее собственному признанию, госпожа Лиша отравила меня, чтобы не дать до тебя добраться.

– Блеф, – отрезал Ахман.

Молодой шарум покачал головой:

– Прости, Избавитель, но нет. Через два дня я начал слабеть. На третий упал с коня и пролежал несколько часов в ожидании смерти.

– Как ты выжил? – спросила Инэвера.

Шарум поклонился ей.

– Наступала ночь, Дамаджах, и я решил, что лучше умереть на когтях алагай, чем лежать в грязи и терять силы от женского яда.

Ахман кивнул:

– У тебя сердце истинного шарума, Гилан асу Фахкин. Что дальше?

– Я еле встал, – ответил Гилан, – но хорошо спрятался и ждал, когда ко мне дерзнет подобраться дурной алагай. Спустя время появился полевой демон, он пытался отследить мой запах. Когда он остановился у моего укрытия, я ударил.

– И стал сильнее, – догадалась Инэвера.

Гилан кивнул:

– На тех, кто убивает тварей Най, нисходит благословение Эверама. Мой конь исчез, и я охотился две ночи, пока не восстановил силы. Я прошу прощения за задержку, но прибыл быстро, как только мог.

Ахман положил руку воину на плечо:

– Я горжусь тобой, Гилан асу Фахкин. Знаю, что твоя доблесть безгранична. Ступай в великий гарем, и пусть дживах’шарум тебя выкупает и ублажит в долгожданном сне.

Воин кивнул и покинул зал так же спешно, как вошел. Ахман распечатал письмо, прочел и передал Инэвере.

– Сожалею, муж мой, – сказала она, когда ознакомилась с содержанием, – но я тебя предупреждала.

– Твои кости в очередной раз оказались правы, – отозвался Ахман. – Я приобрел двух шарум’тинг ночью, а утром лишился воинов Лощины.

– Меня это не радует, любимый, – ответила она, но не вполне честно. – Если в этом есть хоть какое-то утешение, то нельзя лишиться того, чего никогда не имел.