— А вы, Милош? — Спросил Вильк. — Готовы ли ваши солдаты и офицеры? Понимают ли они свою задачу?

Доманский, настолько же высокий и жилистый, насколько низким и плотным был Стасьяк, не заколебался.

— Да, сэр. — Он улыбнулся двоим американцам. — Хотя после того, что сделали ребята из «Железного волка», мои ребята взглянули на поставленную им задачу немного более оптимистично, нежели как на благородное патриотическое самоубийство.

— Давайте на это надеяться, — усмехнулся Вильк.

По своему образованию и темпераменту Милош Доманский был чистым кавалеристом, хотя и был обучен тактике современной танковой войны. Он имел заслуженную репутацию смелого, умного и новаторски мыслящего лидера. Он был хорош, так как возложенная на него задача требовала каждой толики мастерства, смелости и удачи.

Для противостояния российской 20-й гвардейской армии, имевшей в своем составе более пятидесяти тысяч солдат и сотни тяжелых танков и артиллерийских орудий, Доманский располагал одной танковой и одной мотострелковой бригадой. Это означало, что он и его солдаты уступали противнику в численности в десять раз. Согласно общепринятой военной науке, такое соотношение гарантировало неизбежное поражение и уничтожение. Но задача Доманского не была обычной.

У более крупной группировки Стасьяка не было выбора, кроме как принять оборонительное сражение с вторгшимися русскими лоб в лоб. Контрудар в Белоруссию был политически невозможен, так как Польша не хотела дать марионеточному режиму в Минске причину открыто вступить в войну.

Силы Доманского, с другой стороны, могли свободно выдвинуться через границу. Военная слабость прозападного правительства Украины обеспечила русским свободный проход по их территории, но эта же слабость дала полякам повод сделать то же самое. А это обеспечивало его войскам возможность вести быструю маневренную войну по принципу «бей и беги» с продвигающимися силами 20-й гвардейской армии — во взаимодействии с боевыми роботами и самолетами «Железного волка».

С некоторой долей мастерства и удачи, они выиграют для Польши время, которого у нее не будет в другом случае. Хотя, как мрачно признавался сам себе Вильк, он все еще не мог видеть надежды на счастливый исход, насколько бы они не смогли задержать русских. Если бы он мог рассчитывать на подкрепления из НАТО или США, затягивание войны имело бы смысл. Но как можно было оправдать пролитие крови в попытке лишь отсрочить неизбежное?

— Не унывайте, господин президент, — сказал Мартиндейл, очевидно, поняв его мысли. — Мы сейчас в том же положении, что тот вор, приговоренный королем к смерти, который попросил год жизни, пообещав, что научит лошадь короля петь.