— Милостью ясноокого Таваша Гыра имею разрешение присутствовать. — Мэтр согнулся и принялся с уверенным видом рыться в многочисленных кошелях. Шли минуты. — Таваша Гыра…
Возня закончилась ничем, только усиливая напряжение.
— Сей славный юноша, — Аттонио как ни в чем не бывало подпихнул Турана, — является помощником кама Ирджина, который в свою очередь служит ясноокому хан-каму Кырыму-шаду, который…
Продолжая сыпать словами и именами, мэтр схватил Турана под руку, в которой была зажата тамга, и выставил её вперед. Кунгай нахмурился, обращая намного больше внимания не на болтовню художника, а на посеребренную пластину.
Или пропустит, или прогонит. Второе куда как вероятнее, но все же… Все же Туран, поддавшись любопытству, вытянулся, пытаясь заглянуть за плечо кунгая.
Поляна была невелика, шагов двадцать-двадцать пять поперек. А людей собралось изрядно. Были тут и шады в тяжелых шубах и высоких атласных шапках, были и нойоны в украшенных стальными чеканными бляхами тегиляях, была и свита, пестрая, порой разряженная, порой, напротив, облаченная с нарочитою скромностью. Были и кунгаи, и музыканты, и слуги. Был там, верно, и ясноокий тегин, владетельный князь Аррконы, Юкана и Таври, светлейший Ырхыз. Только отыскать его взглядом не получалось.
Заминка на краю поляны привлекла внимание еще одного из вахтангаров, во всяком случае именно за вахтангара принял Туран человека в простом плаще, наброшенном поверх простого же синего кемзала. А ошибку свою понял лишь когда человек приблизился и спросил:
— И как это ты, хамло, решил приволочь сюда кхарнскую мразь?
Куна Гыр. Вот уж и вправду нежданная встреча, которая в момент заставила пожалеть о том, что не послушал мудрого совета Ирджина, не остался в шатре. С Куной и тамга не поможет.
— А ты, кашлота, думал, что от меня так легко уйти?
В руке Куны сам собой появился кинжал, а кунгай просто отшагнул в сторону, глядя нарочито мимо разгоряченного нойона. От Куны привычно несло конским потом и еще, пожалуй, жареным на углях мясом.
— Здесь тебе не…
— Уважаемый Куна, вы явно перегибаете. — Этот голос был знаком Турану: и рокочущее, картавое «р», и протяжное «а», каковое порой обрывалось, разделяя слова неуместными паузами. Быть может, эта картавость — теперь самый главный щит, волшебный щит ва-гами.
— И я — о том же, ясноокий Кырым-шад! — сразу подхватил Аттонио. — Уважаемый Гыр испытывает необоснованную агрессию к…
Не без явной внутренней борьбы Куна опустил кинжал. Но в ножны его не убрал.
— Заткнись, малевальщик, — бросил он, сопя приплюснутым носом.