Пожалуй, на этом личную беседу можно было бы счесть оконченной, да и сам Туран совершенно искренне желал бы убраться с треклятой поляны куда-нибудь. Убраться и хорошенько обдумать внезапную идею.
Но желанию не суждено было осуществиться.
Эта четверка, поднимавшаяся по склону со стороны реки, издали привлекала внимание. Впереди, сминая снег, шел массивный жеребец бусой масти. Морда и грудь его были закованы в металл, в короткой щетке гривы виднелись синие ленты, а края синей же попоны почти касались снега. И плащ на всаднике тоже был синим. Следом, по протоптанной конем дорожке, спешил старик в старой лисьей шубе и съехавшей на затылок шапке. Он нелепо ковылял, опираясь на кривоватую палку, то и дело останавливался, чтобы отдышаться, и снова устремляясь к вершине холма. За ним, подобрав полы красной купы, спешила девушка. Та самая, черноволосая наир, встреченная некогда в Охришках. Майне… Ласковое имя, весьма ей подходящее. А старик, стало быть, Ум-Пан? Палач Шуммара? Раскрасневшаяся на морозе, слегка запыхавшаяся, Майне была чудо как хороша, а былой надменности и следа не осталось. Наоборот, на личике ее застыло выражение растерянное и даже испуганное. Последним, без особой спешки, шел темноволосый мужчина в сером плаще, вывернутом мехом наружу. Был он отчасти сед, но не стар, изуродован шрамом, что начинался под скулой и синюшным, точно набрякшим гнилою кровью, рубцом сползал на шею. В руках мужчина нес гербовый шест, с которого свисали девять разноцветных хвостов-огрызков и три серебряных шнура. Все — обрезанные больше чем на две трети.
— Он с ума сошел! Он точно сошел с ума, — тихий шепот Куны Гыра впечатлил куда больше, чем любой крик. Его посеревшее лицо выражало безмерное удивление и… страх? Куна Гыр кого-то испугался? Кого? Облезлого беззубого старика?
Выбравшись на поляну, всадник спешился. Был он рыжеволос и конопат, и ко всему показался смутно знакомым. Хотя нет, Туран не мог встречать его прежде, просто… Просто мало ли что почудится. Хозяин лошади, сунув поводья и шлем одному из кунгаев, поклонился тегину.
Наконец, добрёл и старик, согнулся в приступе хриплого, каркающего кашля. Он трясся, мотал головой, разбрызгивая слюну, и тегин, шагнувший было навстречу, отпрянул.
— Уберите это!
Ырхыз оттолкнул кама прочь, отпрыгнул и, столкнувшись с одним из шадов, выругался.
— Мой тегин! — взвыл старик, падая в снег. — Мой тегин, милосердия прошу! Милосердия! Прощения прошу! Преломи благославенцу мироносную, дай пищу спасительную покорным подданным, снова прими под руку свою!