— Ко мне его! Быстро! Ирджин где?

— Там же. Сильно ранен. Голем ему съел щеку и нос. И глаза.

Кунгай сотворил отвращающий символ: спаси, Всевидящий, от подобной участи. Уж лучше по-честному помереть, чем выслепком жить.

— Идиоты! Мудаки! Не могли отдать серошкурую?! Не могли, я спрашиваю?! Этот самый… Лылах где?

— Переведен в Шестиконечную башню.

— Усилить стражу! И позвать мне подтабунария вахтаги Бельта Стошенского, Уленя-Усеня, как там его… Быстро!

Пришла пора Золотой Плети взвиться по-настоящему.

К колодцу у хан-бурсы подобрались лишь затемно. До того отсиживались в развалинах сожженного дома. Бельт успел сменить порванную куртку на вполне приличный халат, а склана еще и раны промыла, перетянула наскоро, попользовав пузырьки из лаборатории. Так что все было намного лучше, чем могло бы.

— Там глубоко? — спросила Элья. Она стояла и смотрела в дыру. Нехорошо так смотрела. Лишь бы не передумала спускаться, а то заставлять — силы нет.

— Не знаю, — сказал Бельт, проверяя крепость узла. — Запрещено уходить в землю больше, чем на десять локтей. Разве что по особому разрешению и с благословления.

— Под землей совсем плохо.

— Тебе-то что, пришлой. А вот меня демоны в лицо и по запаху знают

— Ясно. Со мной собираешься?

— Собираюсь.

— Не боишься, что твою женщину…

— Боюсь. Потому и иду. Куда они ее теперь вернут? В дом на Высотней? Так там наверняка засада. На улице слепую оставят? Еще хуже.

— Плохим людям меня отдаешь, примиренный.

— Я тебе честно все рассказал, склана. И кинжалом не принуждаю. Рядом буду.

— Потому и иду.