– Как это?

– А так. Видел же, как сегодня супер шарахнул по ребятам?

– Ну да.

– Вот и там так – выпускают на площадку и начинают садить с шести вышек. Разряд, конечно, полегче, чтобы все сами в блок вернулись, ну и чтобы не обгадились там в галерее.

– Но зачем по ним стреляют?

– Да просто так, для развлечения. Охране ведь тоже скучно. А в особенности стрелкам. Так что бунт обязательно будет, потом захватят арсеналы, и пошла-поехала компания.

– А смысл в таком бунте?

– Можно выбить условия получше. Ну и все такое прочее.

Ночь прошла, как в какой-нибудь казарме, ничего особенного. Только в отличие от казарм здесь не выдавали ни подушек, ни одеял, но Брейна это не слишком заботило.

В коридоре за решетчатой дверью блока переговаривались охранники, Брейн прислушивался к их речи и почти все понимал. Он все еще не мог объяснить, как научился понимать этот язык.

Перевернувшись на спину, Брейн ощутил боль и неудобство в области шеи и, ощупав это место, обнаружил несколько равномерно расположенных подсохших ранок. Совсем небольших – как от укола толстой иглы.

Впрочем, это открытие также не особенно побеспокоило Брейна, ведь у него оставались обрывочные воспоминания о множественных хирургических операциях.

Он осторожно ощупал правый бок и ребра справа, где были выходные отверстия от картечи. Но нет – никаких рубцов. Брейн надавил сильнее – ребра не болели.

«Значит, подлечили», – вздохнул он, успокаиваясь. С одной стороны, очнуться вот так в военной тюрьме было не очень приятно, но, может быть, не так уж и плохо по сравнению с прошлым ощущением мятущейся жертвы в сужающемся кольце врагов.

Глава 91

Глава 91

Остаток ночного времени пролетел быстро, Брейну показалось, что едва он закрыл глаза, как тут же вспыхнуло под потолком освещение и визгливая сирена известила, что начинается новый день в военной тюрьме.

В довершение к этому охранник, проходя вдоль секций, начал стучать по решетчатым дверям и кричать:

– Подъем! Всем выходить на построение! Шевелитесь, уроды!

От такой побудки сна как не бывало. Брейн растер ладонями лицо, подумав, что не мешало бы почистить зубы и умыться. О том, чтобы побриться, думать пока было рано, хотя, судя по отросшей щетине, он провалялся в беспамятстве – в дороге и в тюрьме, около трех недель, а то и весь месяц.