– Нет… Бетти… – закусив до боли губу, отгоняя страшные видения, тихо прошептал я. К горлу подкатывал ком, веки тяжелели. – Дочка… доченька моя… не говори мне, что ты с ними… не говори…

И уронил отяжелевшую голову в холодные руки, тихо заплакал, не находя никакого утешения. Горячие слезы текли по щекам, стекали на ладони, обжигали. Внутри все болело, нарывало, обливалось кровью, будто засыпали битое стекло, ноги сковало холодом.

– Не говори мне… – повторял без конца, – не говори мне, что ты среди них… не говори…

Вытер рукавом слезы, с трудом оторвал себя от плиты, подошел ко входу в метро, присел на корточки, тоскливо взглянув на воду. Та чуть слышно шумела, словно хотела успокоить, отвлечь от горя.

– Ты жива… – проговаривал я, искренне веря в сказанное, – не может все быть так… не должно…

Булькнуло. Поднял голову – ко мне что-то плыло. Приглядевшись, увидел маленькую бутылочку с соской и крохотную детскую туфельку. Они неслышно подплыли, стукнулись об лестницу, покружились, закачались. Вытащил, взглянул выпученными глазами, прижал к груди.

– Его-то за что?!.. – чуть слышно прокричал ненавистной воде. – Это же дитя… Ангел…

И в голос, ни кого не боясь, зарыдал…

Дальше действительно все пошло проще.

Скрытно подойдя к безопасному участку забора, неспособному убить электричеством, Айс тихонько, как доподлинный диверсант, прорезал дырку и, выждав момент, когда луч прожектора сместится вправо, первым рванул к небольшому холму. Притаившись в траве, собираясь с духом повторить тот же забег, я глянул на одну из вышек, возвышающуюся над Горизонтом-26, и на секунду представил что будет, если этот желтый жирный луч, теперь блуждающий по минному полю, все-таки заметит нас. В голове мгновенно возник рокот пулеметов, сирена, и в ужасе встрепенулся, стараясь больше о таком не думать.