– Он ни за что не согласится. Никколо – философ, а не предводитель. Я себя не превозношу, но могу сказать: эта работа для человека с незаурядным умом. И я знаю такого человека в наших рядах. До сих пор он помогал нам лишь по части дипломатии. Я тщательно обдумал его кандидатуру. Полагаю, он вполне готов.

– И ты думаешь, Никколо, Бартоломео, Роза, Паола и Ла Вольпе поддержат его кандидатуру и выберут его?

– Думаю, что да.

– И кого же ты им собираешься предложить?

– Людовико Ариосто.

– Его?!

– Он дважды был послом Феррары в Ватикане.

– И Юлий чуть его не убил.

– Людовико здесь ни при чем. Юлий тогда враждовал с герцогом Альфонсо.

Клаудия ошеломленно смотрела на брата:

– Эцио, ты никак выжил из ума? Ты помнишь, на ком женат Альфонсо?

– Помню. На Лукреции.

– Не просто на Лукреции. На Лукреции Борджиа!

– Нынче она ведет тихую, уединенную жизнь.

– Расскажи это Альфонсо! К тому же Ариосто не может похвастаться крепким здоровьем. И клянусь святым Себастьяном, он еще и балуется поэзией. Я слышала, сейчас он сочиняет какую-то чепуху про старинного рыцаря Роланда.

– Данте тоже был поэтом. И знаешь, Клаудия, поэтический дар отнюдь не делает мужчину кастратом. Людовико всего тридцать восемь лет. У него есть нужные связи, и, что важнее всего, он предан нашему учению.

Клаудия нахмурилась.

– С таким же успехом ты мог бы предложить Кастильоне, – пробормотала она. – Тот лицедействует.

– Я принял решение, – твердо возразил ей Эцио. – Но последнее слово – за советом ассасинов.

Клаудия долго молчала, потом улыбнулась и сказала: