И Мейер принялся зачитывать досье, приложенное к уведомлению:

— Восемь дней назад ваш внук попал в плен вместе с другими членами повстанческой диверсионной группы. В настоящий момент он находится под стражей, и с ним работают следователи ИСБ. Со следствием Дэйлен сотрудничать отказывается, ведет себя агрессивно… вина не подлежит сомнению, оснований для смягчения приговора не имеется. Встреча с родственниками не позволена. Так что вас интересует, мадам?

Он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на старуху: мол, у тебя еще остались вопросы после этого?

«Остались, разумеется. Они никогда не уходят так просто…»

Сухонькое тело Элеоноры содрогнулось. Хрупкая женщина будто стала еще меньше, испуганно сжавшись в кресле и обхватив себя руками.

— Сэр… Дэйлен — еще совсем ребенок…

«Сколько раз я слышал эту фразу?»

— …ему всего шестнадцать. Ну какой из него террорист?! — с каждым словом ее голос становился все надрывнее, и слезы слышались в нем все явственней. — Он мальчишка… глупый мальчишка… ему голову заморочили красивыми словами, наобещали всего… — она всхлипнула и спрятала лицо в дрожащих ладонях.

Некоторое время старуха молчала, не в силах выдавить из себя ни слова. Но когда она неожиданно выпрямилась и вскинула голову, ее слова прозвучали на удивление твердо:

— Что можно сделать, чтобы его спасти?

— Ничего. Вам следовало лучше присматривать за внуком, мадам. А теперь, если у вас больше нет вопросов…

Лицо Мейера ничего не выражало. В его голосе не было ни намека на сочувствие — лишь легкие нотки раздражения прорвались сквозь абсолютное безразличие.

— Я не прошу о полном освобождении от наказания, — выдохнула Элеонора. — Но разве нельзя смягчить приговор? Дэйлену всего шестнадцать…

Ее глаза светились отчаянной надеждой. Мольба читалась в каждом ее движении и слове, в каждом прерывистом вздохе…

Это могло продолжаться еще очень долго. А у Мейера не было времени на рутанских старух с их трагедиями.

— Да хоть бы и двенадцать! — рявкнул он, поднимаясь из-за стола и нависая над съежившейся от горя и страха женщиной. — Терроризм и государственная измена — тяжелейшие преступления, мадам Отэн, и меня не волнует, сколько лет тем, кто их совершает! Ваш внук виновен и понесет соответствующее наказание. Вы сможете увидеться с ним после того, как его дело будет рассмотрено военно-полевым судом. А теперь прошу вас покинуть помещение.

Женщина вздрогнула. Издав полупридушенный хрип, прижала ладони к лицу. Ее шепот был сродни предсмертному — будто приговор относился непосредственно к ней: