…Он очнулся от дикой жажды. В горле пересохло. Колючий песок колол лёгкие, засыпал воспалённые глаза. С трудом Эн-уру-гал приоткрыл веки. Жадное белое солнце неистово накаляло всё вокруг. Он попытался пошевелиться, спрятаться от его лучей, но не смог сделать и шагу. Только тогда Эн заметил, что связан. Спина упиралась в сухой, облизанный ветрами столб, руки заведены вверх. Онемевшие руки.

Щурясь, он всматривался вперёд. Размытое видение постепенно обретало контуры. Перед ним что-то было. Когда глаза привыкли к прямым лучам, он начал различать силуэты — такие же столбы, как и тот, к которому его привязали. И тела. Два тела.

Эн-уру-гал резко дёрнулся, но крепкие, пропитанные потом и кровью узлы врезались в кожу, стягиваясь сильнее. Он попытался ещё раз. Из пересохшего горла вместе с песком вырывались скомканные слова. Эн их не слышал. Только собственное шипение, лишь отдалённо напоминающее голос. Но наследник не сдавался. Эн-уру-гал не прекращал звать. Никто не отвечал.

Чуть поодаль, напротив, с побелевших от солнца столбов, уронив головы, свисали Калахари и Иннана. Рядом, окружённый своей свитой, что-то громко говорил его владелец. Что-то о предательстве, возмездии. Эн-уру-гал его не слушал. Он видел лишь двух дорогих ему женщин, не осознавая ничего, не заметив, когда всё закончилось, и рядом остались только охранники. Показная процессия удалилась, фразы свершившегося «правосудия» были сказаны, возмездие торжествовало. Их оставили умирать.

Наступил второй день. Эн продолжал тихо произносить имена женщин. Беспощадное солнце сводило его с ума. Калахари уже давно висела на веревках, согнув колени. Старуха не двигалась. Ноги Иннаны дрожали. Несколько раз, когда ему удавалось до неё докричаться, она поднимала голову, смотрела на Эн-уру-гала. Смотрела долго, до последнего стараясь задержаться в сознании, но потом тело её обмякало, глаза закрывались. К утру третьего дня больше их она не открыла.

Когда скончались обе женщины, к Эн-уру-галу подошли охранники. Они молча облили тела умерших раствором, проникающим в плоть и уничтожающим основу любого ДНК, не давая тем самым даже клонировать убитых, как будто на этой мрачной планете имелись технологии, способные осуществить клонирование. Дождавшись, когда трупы покроются характерным желтоватым налётом, символизирующим окончательную и бесповоротную смерть, один из охранников вонзил Эн-уру-галу нож в живот, вспаривая кишечник. После этого охрана ушла, оставив наследника корчиться в ужасной агонии. И он кричал. Его хриплые стоны уносил ветер, играл ими, превращал в вытье животного. Кровотечения не было. Палач знал своё дело, продлив мучения раба до самой ночи. С темнотой Эн почувствовал дыхание смерти, но яркая, не затихающая злость всё ещё хваталась за жизнь. Лишь эта злоба не позволяла ему уйти. Ненависть, волны которой невидимыми вспышками пропитывали воздух, проникали вглубь песков, затмевали звёзды. Ненависть, которая, в конце концов и привела Эн-уру-гала к тому, кем и чем он стал.