Но это мы сейчас пространно рассуждаем, а тогда Балазею не до разговоров было: жизнь или смерть решались. Так что схватил он визжащий, орущий трофей – и бежать. Валацуга за ним. И ушли они оттуда, правильнее, убежали, без потерь. А забежав в ближний лес, немедля развели костёр, немедля поросёнка порешили, немедля на огне зажарили и съели…

Нет, что я говорю! На самом деле всё было куда сложней. Забежали они, отдышались, Балазей из-за голенища штык достал и, на трофей оборотясь… А валацуга бывшего солдата дерзко за руку хватает, говорит:

– Не тронь его! Он же не наш, он краденый!

Ну, тут Балазей, уже совсем обозлясь…

Нет, не стал. Ведь вместе же крали! Штык опустил и будто удивляется:

– Какой же он краденый? Он купленный!

– Как это купленный? Когда?

– А по дороге, – отвечает Балазей. – Я им дуду, они мне поросёнка. Справедливо?

Посмотрел валацуга, и точно: нет дуды. Балазей её, наверное, дорогой обронил. Ну вот, а я сказал, что без потерь ушли. Хорошая была дуда – в ней пирабор на восемь дыр и пищик индюшиный…

А валацуга:

– Что дуда! Может, им поросёнок нужнее.

– Э! – говорит Балазей. – Плохо ты о людях думаешь. Народ всегда к веселью тянется, и поэтому народу музыка нужна, то есть культура, сиречь просвещение. А это что? Свинья она и есть свинья! Грязь некультурная!

И жахнул штыком в поросячье сердце! И всё…

То есть пока что всё. Ибо пока сидят они, едят… Нет, валацуга как раз и не ест, а только слюни глотает. Он терпит! Бывший солдат на это усмехнулся, говорит:

– Смотрю я на тебя и вспоминаю. Я же в твои годы тоже был такой чувствительный. Меня Сарафаном дразнили. А после, как попал в солдаты, сразу возмужал. А что? В казарме мудрено не возмужать. Там каждый день, бывало, ещё солнце не взошло, а штабс-капитан уже кричит: «Подымись! Становись! Глаза направо! Не дышать!». И мы не дышим. До обеда. Потом болтухи перехватим – и на стрельбище. А злы уже! И ух как на мишенях душу отведёшь! А на войне ещё пуще. А поросёнок – это тьфу. Ешь, говорю, мужай.

Но валацуга не ест, не мужает. Тогда Балазей:

– Ничего, ничего! Время придёт, всё равно возмужаешь. Здесь все такие.

А валацуга:

– Я отсюда улечу!

Балазей: