Дыма стало меньше, огня больше – содержимое контейнера уже пылало, и огонь выбивался через рваные дыры. Изуродованный джип Рашида тоже мог заняться с секунды на секунду, но пока у него только искрило под капотом. Центр боя сместился ближе к носовой части корабля. Без поддержки тяжелого пулемета люди Рашида предпочитали стрелять из укрытий. Гюстав с Исмаилом в запале проскочили безопасную зону и теперь вынуждены были залечь. Отсюда Сергеев видел только их спины.

Умка поискал глазами спасителя, в общем-то, понимая, кто это может быть. Базилевич обнаружился тут же, сидящим на ящиках. Весь в копоти, с ненормальными бегающими глазами и прыгающим подбородком.

– Спасибо, – сказал Сергеев. – Только не сиди здесь, Антон Тарасович, застрелят же… Давай-ка я тебя к пулемету определю. Справишься?

Базилевич кивнул.

– Вот и хорошо. Ты, главное, в своих не стреляй, только по чужим…

Сергеев снова прыгнул в кузов и заправил в «утес» новую ленту. Базилевич стоял рядом, держа М-16 стволом вниз, и смотрел на мертвого Конго, уцелевшая половина головы которого упиралась в турель. Потом Антона Тарасовича стошнило. Несмотря на пустой желудок.

Сергеев посмотрел наверх, на солнце, которое летело к зениту в голубом, без единого облачка, небе, и ничего не сказал. Что, собственно, было говорить? Утешать? Рассказывать банальщину, что это только в первый раз тяжело – убить? Что ко всему привыкают? Ни времени, ни желания. Для Базилевича наступило время сбора камней. Одно дело – посылать на смерть других людей, и совсем другое – самому убивать или оказаться убитым. Пока Антон Тарасович выжил, но не факт, что дотянет до вечера. Новичкам везет, но, похоже, быть новичком он уже перестал. А ведь ничего еще не кончилось. И бой не выигран. Живы Рашид, Кубинец и неизвестно сколько солдат. И жива она… Ах, как глупо было бы погибнуть от ее руки. Как в дурной бразильской мелодраме, честное слово! И имя у нее вполне для этого подходящее!

– А ну – пррррекратить! – заорал Михаил на ухо блюющему вождю оппозиции. – Стал за пулемет, ё… твою дивизию! Мудак! Сопля! Жить хочешь?!

От дикого сергеевского вопля Базилевич шарахнулся в сторону, как лошадь от волка, тряся головой. С губ его свисала длинная нитка загустевшей слюны. Умка поймал его за воротник пропотевшей, грязной рубашки и, приблизив свое лицо к потной физиономии спасителя, прошипел в упор:

– Жить хочешь, я спрашиваю?!

– Да! – глаза у Антона Тарасовича чуть просветлели.

– Если ты хочешь жить, – проскрипел Сергеев сорванным голосом, ставшим похожим на сипение Хасана, – то становись к пулемету. За жизнь, дорогуша, надо драться, ты привыкай…