Они разговаривали второй раз всего несколько дней назад. Виллани прислал записку в резиденцию купцов Дубравы, и они встретились во второй половине дня у палаток с едой возле развалин Ипподрома, где недавно наслаждались жареным ягненком.

Художник выглядел утомленным, бледным, осунувшимся. Он не был похож на человека, занятого работой, которая, возможно, прославит его. Он был погружен в себя. Раньше Марин этого качества в нем не замечал. Возможно, он становится таким, когда работает? Виллани пришел один, без слуги. Он тихо сказал:

– Вероятно, за мной следят. Пойдем со мной на базар, мне действительно нужно кое-что купить.

Марин пошел с ним. Он задал естественный вопрос:

– Возникла проблема? Раньше за вами не следили, насколько мы знаем.

– Теперь я пишу портрет калифа.

– В этом дело?

Виллани покачал головой.

– Лучше, если вы не будете много знать. Но я действительно хочу кое-что вам сказать. Я сделаю это на ходу, на базаре много людей, они слишком близко от нас.

Дживо отметил его тон, его серьезность.

– Я слушаю. И помогу, если смогу, – сказал он.

– Вы не сможете. Просто послушайте. Итак. Было бы разумно завершить те дела, которыми вы здесь занимаетесь, и покинуть Ашариас. Как только сумеете. Даже завтра, господар. Возможно, назревают беспорядки, и если это так, джадитам здесь будет грозить опасность.

– Что вам известно? – спросил Марин, которого будто обдало холодом. Да и как было не ощутить холод?

– Я не могу вам рассказать всего, что мне известно.

Они прошли еще немного.

– А вы тоже уедете?

– Мне нужно закончить работу.

– Но если есть опасность, как же вы?

Художник покачал головой. Он вынул из рукава свернутое письмо и сунул его Марину.