Музыкальный номер кончился, и послышались аплодисменты. Мы застыли как вкопанные. Я похолодела: мне вспомнилась Алый Лепесток, висящая на веревке от трапеции, с засунутой бутылкой, и у меня словно кончился воздух.

В зале оказалось трое мужчин – они, должно быть, незаметно пробрались в клуб. «Не убегай», – тихо сказала мне Аманда. Потом вслух, с улыбкой:

– Эй, вы живые или мертвые? Потому что если живые, то, может, хотите выпить?

– Красиво танцуете, – сказал самый высокий. – Как это получилось, что вы не заразились?

– А может, и заразились, – сказала Аманда. – Может, мы заразные и сами еще не знаем. А сейчас я выключу подсветку сцены, чтобы нам было вас видно.

– Тут еще кто-нибудь есть? – спросил самый высокий. – В смысле, мужчины?

– Насколько мне известно, нет, – ответила Аманда.

Она привернула подсветку сцены. «Сними лицо», – сказала она мне. Она имела в виду зеленые блестки, биопленку. Аманда спустилась со сцены.

– У нас осталось немного виски, или, хотите, я сделаю вам кофе.

Говоря это, она сдирала собственную головную часть биопленки, и я знала, что она думает: нужен прямой зрительный контакт, как учил Зеб. Отворачиваться нельзя, потому что со спины на тебя набросятся скорее. Чем меньше мы будем похожи на блестящих птиц и чем больше на людей, тем меньше вероятность, что нас изувечат.

Теперь мне было лучше видно этих троих. Высокий, пониже и еще один высокий. Они были в камуфляжных костюмах, очень грязных, и, похоже, в последнее время слишком много бывали на солнце. На солнце, на ветру, под дождем.

И вдруг я их узнала.

– Шекки? – сказала я. – Шекки! Аманда, это Шекки и Кроз!

Высокий повернулся ко мне:

– А ты еще кто такая?

Он был не зол, а вроде как ужасно удивлен.

– Это я, Рен, – сказала я. – А это маленький Оутс?

Я расплакалась.

Мы все пятеро побежали навстречу друг другу, словно в замедленном повторе футбольной свалки по телевизору, и принялись обниматься. Мы все обнимались и обнимались и никак не хотели разжать рук.