Я отпускаю его, и мы смотрим друг на друга. Он пытается ухмыльнуться.

– Где ты взял простыню? – спрашиваю я.

– Кругом куча кроватей, – отвечает он. – Это лучше, чем штаны, – гораздо прохладнее. Ты не видала Оутса?

В голосе звучит беспокойство.

Я не знаю, что сказать. Я не хочу портить нашу встречу такой ужасной новостью. Бедный Оутс, висит на дереве с перерезанным горлом и без почек. Но я гляжу Крозу в лицо и понимаю, что ошиблась: он беспокоится обо мне, потому что уже знает, что случилось с Оутсом. Они с Шекки шли по тропе впереди нас. Наверняка, услышав мой крик, они спрятались. Потом они, видимо, слышали еще крики – много разных криков. Потом, позже – потому что они, конечно, вернулись на то место посмотреть, – они должны были услышать ворон.

Если я скажу, что нет, он, скорее всего, станет притворяться, что Оутс еще жив, – чтобы меня не расстраивать.

– Да, – говорю я. – Мы его видели. Ужасно жалко.

Кроз смотрит в землю. Я думаю, как бы поменять тему. Вокруг нас париковцы жуют траву, и я спрашиваю:

– Это твои овцы?

– Да, мы стали их пасти, – отвечает он. – Мы их вроде как приручили. Но они все время убегают.

Я хочу спросить, кто это «мы», но тут к нам подходит Тоби, и я говорю:

– Это Тоби, помнишь ее?

– Не может быть! Тоби, из вертоградарей?

Тоби сухо, едва заметно кивает ему, как она умеет, и говорит:

– Крозье, ты определенно вырос.

Как будто мы на встрече выпускников. Тоби очень трудно выбить из колеи. Она протягивает руку, и Кроз ее пожимает. Ужасно странная картина: Кроз в простыне, как Иисус какой-нибудь, – правда, у него борода не такая волнистая, – и мы с Тоби в розовых одеяниях с подмигивающими глазами и сложенными для поцелуя губками, а у Тоби еще и три фиолетовые ноги торчат из рюкзака.

– Где Аманда? – спрашивает он.

– Она жива, – слишком быстро отвечаю я. – Я точно знаю, что жива.

Они с Тоби переглядываются у меня над головой, словно не хотят говорить, что мой любимый кролик попал под машину.

– А что Шеклтон? – спрашиваю я, и Кроз говорит: