Копыта взбили землю, швырнув в меня тяжелые сухие комья.

Нет, это даже не крылатый. Это… Я не знаю, откуда взялось эти чудо.

Чудо захрапело, скаля снежно-белые зубы. Раздуло ноздри и глянуло на меня выкаченным зеленоватым глазом с явственно намеченным кругом белка.

«Сорочий глаз». Ну-ну. Не завидую я тому, кто купит эту злобную скотину…

То есть сам себе не завидую, а?

Видимо, моя откровенная заинтересованность как-то подстегнула заробевших было обладателей животов и подбородков. Один из них назвал цену.

Я услышал ее и засмеялся.

Про себя.

А торговец, исман в кошмарном ярко-красном колпаке, засмеялся вслух.

Другой покупатель назвал сумму побольше.

Третий, не дав второму договорить, тоже вклинился. Торг быстро становился стихийным аукционом.

Вообще, красная цена лошади — пятьдесят — семьдесят серебряных диров. Хорошая лошадь может стоить пару сотен серебром. Обученный боевой жеребец (здесь, на Востоке, кобыла) дотягивает до пятисот. Целое состояние. Столько стоит небольшой постоялый двор где-нибудь на окраинах.

Плюясь от возбуждения и размахивая руками, покупатели и продавец подбирались уже к семистам серебряных, когда мне это надоело:

— Тысяча.

Это услышали сразу, даром что гомон вокруг стоял — куда там нашим птичьим базарам. Заткнулись все одновременно, глядя на меня, как на сумасшедшего.

— Т-тысяча чего? — робко поинтересовался продавец, явно прикидывая, как бы ему половчее меня спровадить.

— Дохлых гадюк! Не оскверняйте золото мудрой речи ржавчиной глупых вопросов, почтеннейший. — Во сказал-то! А ведь два года в Эзисе не был!

Я шевельнул плечом (основательно надоевшее движение), и плащ распахнулся, открывая серый шелк доспехов из лунного серебра. Убедительное доказательство моей состоятельности, даже когда в кармане ни медяка. Медяка, кстати, и сейчас ни одного не было. Даже серебряной монетки ни одной не завалялось. Одно золото, так его разэтак!

— Тысяча? Я согласен. — Продавец от волнения даже забыл о необходимости поторговаться. И то сказать, какой торг в таких условиях? Ему только снижать цену остается, потому что завышать ее дальше некуда.

Толстяки в чалмах и халатах посопели в черные усы. Но, видимо, хозяева не давали им полномочий особо расшвыриваться деньгами. Так что они молча начали расходиться. Телохранители смотрели на меня блестящими глазами и разворачивались вслед за клиентами.