– А то оставайтесь тут, – прямо сказала им та же Вера Сергеевна к вечеру пятого дня. – И вы нам нужны, и мы вам. Можете отсюда ходить, куда вам нужно.

«Только подальше», – договорил Николай про себя не оконченную ею фразу, и сам себе кивнул. И об этом он думал тоже. Вот только никаких перспектив такое сидение не имело. Поселятся они тут, будут жить-поживать. Молодые Костя Титов с Викой Петровой займут какой-нибудь дом; все остальные, включая его самого, быстро найдут себе по молодухе из местных. Заведут курей, будут вечерами самокрутки смолить на лавочках да вспоминать лихие денечки.

– Спасибо, теть Вера, – с чувством ответил он женщине. – Как бы ни сложилось – все равно спасибо. Может, и придется вернуться, тогда свидимся еще. Но нам ближе к железке и шоссейкам держаться надо, а от вас… Ничего, мы вот у вас отъелись, обшились… Пора работать.

– Ой, а то вы будто отдыхали тут… Вон сколько натащили вам.

Она показала на стол движением локтя – руки были заняты иголкой и холстиной. Сухарные мешочки Вера Сергеевна шила по штуке в минуту, в каждый армейский вещмешок таких входило по две-три штуки свободно. Сухари, похоже, делала вся деревня, и все они получались по-разному: у кого из хозяек хлеб выходил темнее, у кого серее.

– Вот еще пара, эти Шура дала.

Николай снова кивнул, и снова с чувством. Сколько стоят хлопчатобумажные носки в мирное время? Если «Сделано в Беларуси», то рублей 20 за пару: впрочем, они хреновые, и рвутся после пары стирок. Сколько стоят такие же простые носки сейчас, когда в день проходишь и пробегаешь по 30–40 километров? Угадайте.

– Ну что, пора?

Они все уже собрались на пятачке перед домиком «правления», заканчивая подгонять все, что требуется. Николай неодобрительно поглядывал на молодежь: и Фокин, и новенький стояли в обнимку с девчонками, больше стараясь наобниматься напоследок и про запас, чем проверить лишний раз укладку вещмешков или обувь. Геннадьев мрачно переглядывался с крепкой женщиной старше себя лет на пять, но стояли они по отдельности: что-то такое между ними в последний момент не то произошло.

– Ну, хватит уже. Взво-од!

Костя с Викой встали первыми, Геннадьев за ними. Молодые вышли из клинча, подобрали мешки с земли, закинули их синхронными движениями за плечи и поспешили встать за остальными. Собравшиеся местные притихли и чуть сдали назад. Их было человек пятьдесят: слишком много. Вообще зря. Да, здесь были свои, и они провожали своих и «совсем своего», но… Слишком много глаз, слишком много языков.

Николай произнес слова положенных команд сухо и спокойно. Внимательно оглядел застывший короткий строй, затем повернулся к местным. Много плачущих – в том числе мужчин, пусть и старых. Много тех, кто заплачет вот-вот. Не стесняясь, плачут совсем молодые девки. Плачет тетя Вера, подвывают оба ее малыша. На мгновение он столкнулся глазами с Женей – высокая, темноволосая, красивая. Нежная женщина с нежным именем… Тоже плачет. Нельзя смотреть. Вот пацаны стоят тесной кучкой, со сжатыми зубами и кулаками. С неприкрытой, черной завистью смотрят на своего, которого взяли. Которому уже 17 лет и который ростом, и сложением, и повадками похож на Фокина, как близнец. Такой же малолетний гопник. Свой.