– А… Разве я не воспользовался?

– Вы успели пожалеть о нем, как о товарище по оружию. Одном из многих. Когда вы поняли, что я вам нужна, между нами стояли лишь приличия.

– Они опять стоят. Почему мы говорим друг другу «ты» только ночью?

– И почему утром я прошу вас выйти? Когда-нибудь я научусь одеваться при вас.

– Если я перестреляю камеристок.

– Вы не сможете, я вышла замуж за очень доброго человека. Странно доброго, если знать, что с вами сделали. Почему вы не мстили?

– Кому, Ирэна? Я ничего не понимал, пока мне не написала Арлетта. Мать к этому времени была мертва. И Ги с Иорамом, и Катарина…

Белая поляна, черные стволы… Тропинка разделяется надвое. Можно вернуться, обогнуть поседевшие тростники или шагнуть в лабиринт. Он бы шагнул, но решать Ирэне.

– Кому мстить? – Рука Ирэны чуть напрягается, подталкивая к лабиринту. – Был Штанцлер и есть этот мэтр, но мстят не только виновным. Тот же Савиньяк за отца спрашивает отнюдь не с Борнов, и это далеко не самое страшное. Проэмперадор смертельно опасен, но он логичен: маршала Арно убил мятежник, что ж, за это ответят враги Талига, сколько бы их ни было! Другие за свои беды казнят тех, кто рядом. Как Габриэла…

– Рядом со мной не было никого.

– А Людвиг Ноймаринен? Вам никогда не хотелось, чтобы сын Первого маршала оказался в той же шкуре, что и вы?

– Закатные… Ирэна, зачем?! Людвиг – мой друг. – Ойген и Валентин теперь ближе, но это теперь. Когда опозоренный теньент вырывался из отцовского проклятия, их рядом не было.

– Вы умеете даже не забывать зло, отбрасывать. Мы с братом больше похожи на Проэмперадора… У Савиньяка есть близнец, они очень преданы друг другу?

– Как-то не думал, но Эмиль сейчас сам не свой – боится, что с Лионелем что-то случится. По самому Лионелю ни кошки не поймешь, разве что…

– Что?

– Как-то так выходит, что мы – я, Валентин, Райнштайнер, Савиньяки, не можем нормально фехтовать друг с другом. Мы все время угадываем, что сейчас сделает противник. Савиньяк, то есть Лионель, решил понять, что к чему, и резанул себе руку. Мы пили вино, рассуждали о всякой скучище, а он сидел на сундуке у красной портьеры и истекал кровью. Неуютно стало всем, но первым не выдержал Валентин.

– Не Эмиль?

– В том-то и дело! – А вот сейчас он признается, потому что иногда ужасно хочется признаться в глупости и страхах, ведь они в прошлом. – Ирэна, а ведь я вас ревновал к Савиньяку. Почти два часа. Вы гуляли с ним над озером, а я сочинил какую-то сказку и притащил Ойгена к вам. Они с Валентином говорили о ерунде, вернее, это было ерундой для меня, потому что я думал только о вас и о том, что сейчас вы с другим.