Гаррель резко остановился.

– Слышал. И о минных полях, кстати, – тоже.

Из пологого ската дюны торчал полузанесенный противотанковый еж, рядом ним темнела груда тряпья. Обглоданная ветрами и зверьем, торчала наружу лучевая кость.

– А вот и первый абориген, – задумчиво проговорил Гаррель.

Арсианец и человек подошли к останкам с двух сторон. Лещинский сейчас же наступил на что-то твердое. Всплыла некстати изреченная Гаррелем мысль о минах. К счастью, это было всего лишь оружие покойника: безнадежно забитая пылью винтовка с коротким стволом. Лещинский взмахнул ею, как дубиной: на худой конец, сгодится в рукопашной.

– Кто у нас тут… – Гаррель сунул руку в тряпье. Послышался угрожающий стрекот, из заскорузлых складок одежды мертвеца выползла змея с серой, отливающей сталью чешуей. Погремушка на конце ее хвоста выписывала в воздухе кренделя.

– Змейсы и пиявсы, – сказал Лещинский, примеряясь, как бы прижать змею к дюне прикладом. – Ну, на худой конец, найдем что пожрать.

– Пусть уходит, не буду я ее лопать, – ответил Гаррель, а затем поджал губы и громко зашипел.

Змея опустила погремушку, потекла, извиваясь волнами, по склону дюны прочь.

Гаррель продолжил рыться в тряпье. Вскоре он выудил покрытый мумифицированной плотью череп и принялся разглядывать находку, подставив ее бело-синим лучам солнца.

– Бедный Йорик, – кисло усмехнулся Лещинский.

– Не арсианец, – Гаррель в задумчивости прикусил нижнюю губу.

– Не человек, – подхватил Лещинский.

– И не нген, – с сомнением проговорил Гаррель.

– Не птичник, – добавил Лещинский.

– Само собой, что не птичник, гений… – Гаррель бросил череп на тряпки, отряхнул руки. – Что у них тут, война была, что ли? – Ожили воспоминания о событиях, связанных с восстаниями электрорадикалов; и давнего, когда ему довелось побывать на баррикадах, и последнего, когда повстанцы громили храмы во всех Ареалах, а в небесах поселились паровые титвалы с цельнометаллическими оболочками.

– Змею зря отпустили, вот что я думаю, – вздохнул Лещинский. – Короче, ладно. Идем, посмотрим, чьи там руины.

Под подошвами ботинок снова зашуршала пыль. Солнце раздражало, Лещинскому оно напоминало дугу электросварки, непрерывно сияющую в серо-белых небесах.

От ротонды тянулась длинная тень. Купол и колонны растрескались. В трещинах виднелись ржавые прутья арматуры – железного каркаса этого бог весть каким образом оказавшегося посреди пустыни сооружения. Могло прийти в голову, что ротонда – это верхушка погребенной под дюнами башни, и что под пылью скрывается целый дворец… если бы не обнажившийся фундамент руины: просевший на одну сторону и такой же растрескавшийся, как остальная часть строения.