– Маловаты? – спросил я наконец. Нацуме покачал головой и хохотнул.
– Нет, на самом деле для такой влажной почвы это неплохой рост. И – мне очень жаль – я вижу, что совершил очередной промах, типичный для садовода. Предположил, что объект моей личной одержимости обладает тем же очарованием для всех.
Он пожал плечами и снова присоединился к нам на ступеньках, сел на них. Показал на растения.
– Слишком яркие. Идеальный филигранный мак – матовый. Он не должен так блестеть, это пошло. По крайней мере так мне сказал аббат.
– Ник…
Он посмотрел на Бразилию.
– Да.
– Ник, нам надо. Кое о чем. С тобой поговорить.
Я подождал. Это было его решение. Если он не доверял почве, я не собирался забегать на нее вперед Бразилии.
– Кое о чем? – Нацуме кивнул. – И о чем же?
– Нам, – я никогда не видел серфера настолько зажатым. – Мне нужна твоя помощь, Ник.
– Да, это очевидно. Но в чем?
– Дело в том…
Вдруг Нацуме рассмеялся. Смех был мягкий, без издевки.
– Джек, – сказал он. – Это же я. Только потому, что теперь я выращиваю цветы, ты мне не доверяешь? Думаешь, Отречься – значит отказаться от собственной человечности?
Бразилия отвернулся в угол сада.
– Ты изменился, Ник.
– Ну разумеется. Прошло больше века, чего же ты ожидал? – впервые монашескую безмятежность Нацуме замарал налет раздражения. Он встал, чтобы быть с Бразилией лицом к лицу. – Что я проведу всю жизнь на одном и том же пляже, буду кататься по волнам? Забираться на самоубийственные стометровые валы ради удовольствия? Ломать замки, воровать корпоративный биотех ради легких денег на черном рынке и называть это неокуэллизмом? Неизбежной кровавой революцией.
– Я не…
– Ну