– Да не. Ты-то тут при чем. Ты не знал. Просто. – Он вдохнул так, словно ему было от этого больно. – Это случилось всего где-то год назад. Ни с того ни с сего, чтоб тебя. Какой-то охреневший маньяк с бластером. Поубивал десятки человек. Всех стариков, от пятидесяти и старше. Жуть. Что у таких в голове творится.

– Его поймали?

– Нет, – очередной болезненный вдох. – Нет, он все еще где-то шляется. Говорят, он по-прежнему убивает, никак не получается его остановить. Если бы я знал, где он, я бы его остановил нахрен.

Я быстро припомнил проулок, который заметил между ангарами в дальнем конце портового комплекса. Подумал подарить ему шанс.

– Нет денег на новые оболочки? Для родителей, в смысле?

Он тяжело посмотрел на меня.

– Ты же знаешь, у нас это не принято.

– Эй, ты же сам сказал. Я не здешний.

– Да, но. – Он помялся. Оглядел баббл, вернулся ко мне. Его голос стал тише. – Слушай, я вырос на Откровении. Согласен не со всем, что говорят священники, особенно нынче. Но это вера, это образ жизни. Дает какую-то опору, помощь в воспитании детей.

– У тебя сыновья или дочери?

– Две дочери, три сына, – он вздохнул. – Да, знаю. Это учение – хрень сплошная… Знаешь, там, за мыском, у нас пляж для купания. У всех деревень такой найдется, помню, как в детстве мы все лето из воды не вылезали, все вместе. Иногда после работы приходили и родители. Теперь, с той поры, как все стало серьезно, там прямо в море построили стену. Если хочешь искупаться, за тобой все время следят старцы, и женщинам приходится идти на другую сторону стены. Так что я даже не могу поплавать вдоволь с женой и дочерями. Бред полнейший, я сам понимаю. Перебор. Но что поделать? У нас нет денег, чтобы переехать в Миллспорт, да и все равно не хочется, чтобы мои дети играли на тамошних улицах. Насмотрелся, когда там учился. Город полон гребаных вырожденцев. Там живой души не осталось, одна тупая мерзота. Здесь люди еще хотя бы верят во что-то, кроме удовлетворения животных потребностей, когда захочется. Знаешь что? Я бы и сам не хотел еще одну жизнь в другом теле, если придется жить так.

– Ну, тогда хорошо, что у тебя нет денег на новую оболочку. Ужасно жить с постоянным соблазном, верно?

«И ужасно увидеть родителей вновь», – не добавил я.

– Это да, – сказал он, очевидно, не заметив иронии. – В этом и смысл. Как только понимаешь, что жизнь у тебя всего одна, куда больше стараешься, чтобы все делать правильно. Забываешь про все материальное, про вырожденчество. Волнуешься за свою жизнь, а не за то, чем можно заняться в новом теле. Болеешь за то, что важно. Семья. Общество. Дружба.