А юбка все — в клочья, восстановлению не подлежит. Ладно, она никогда Ирине не нравилась. Флотская, форменная, стандартная до зубной боли. Надоело, хватит с нее. В бэхе, вроде бы, был брезент и иголка с ниткой, можно смастерить что-нибудь на туземный фасон. Все равно, она уже как туземка — почти. Бахрома, разводы, узор соответствующий. Кисти, ладони, щеки… кстати, откуда волонтерский ромб аккурат под челкой?

Откуда, откуда… Ирина отложила зеркало и засмеялась опять. Теплым, грудным, дрожащим на кончике языка смехом. Уже под самый конец, когда их организм начал привыкать к пряному мареву и огню укусов алого цвета. Немного, ровно настолько, чтобы пустить в две головы одну умную мысль — пора бы и выбираться отсюда. Ну, или не очень умную… или приспособился еще не совсем… иначе зачем было ей втыкать в волосы алый цветок. Да он алый, красивый, мерцает в ночи — облаком искр, королевской короной в черных, густых волосах. Только кровь опять застучала, забилась сильнее в груди. И кидаться им в Эрвина было тоже ужасно глупо тогда. Черное пламя разгорелось опять, здравомыслие у обоих моментом смыло, а бегает Эрвин — быстро, да… Коряга ударила под ноги, подвернулась ступня. И старая куртка на земле — оказалась так кстати. Только жестяной шеврон на рукаве пропечатал кожу не хуже кусачих листьев. Глупо получилось. А, может, совсем наоборот… Выбрались же они в конце-концов. Спустя час, не самый плохой час ее маленькой, новорожденной вечности. Пряной, безумной, шелестящей зеленой листвой.

А ромб — даже хорошо получился, изящно… Мия подтвердит, даром она все щеки им изрисовала?

— Кстати, а где она? — обернулась Ирина. Поглядела вокруг. Пряный ночной лес, тишина, лишь трещит углями костер, да в вышине высвистывает одинокая птица. На три ноты, протяжно и весело. Ирина улыбнулась, погрозила пальцем во тьму. Улыбнулась сама себе, подумала — строго:

«Ишь чего удумали, пернатые. Не собираюсь я гнездо прямо тут, на ясене вить. И вообще, своих птенцов заведи, потом советы давать будешь…»

Заурчал мотор вдалеке. Прошелестели шаги по траве — мягко, вкрадчиво. Птица пропела им в такт. Круг света на миг разорвался, вселенная раздалась, впустив к костру еще одну фигуру. В уголках глаз, на широких скулах — звездный, мерцающий свет. Миа, дочь туманного леса. Звезды дрожат на щеках, от глаз вниз — две дорожки белого мягкого света.

— Прости меня. — Почему-то эти слова дались Ирине легко. Даже странно. Просто — Ирина, не знала, просто почувствовала — они были правильными, эти слова. Даже сейчас.

Миа улыбнулась в ответ. Тихой, чуть грустной улыбкой.