Кнутом хлестнула по ушам тишина — звонкая и оглушительная, после недавнего рева. Миа в водительском кресле качнулась вдруг, затянула — горлом, на одном выдохе, дико.

— Грозны враги мои, грозны, крики громки, а поступь их по земле — страшна, как шаги сотрясателя-зверя. Были, я больше не слышу ее… Спасибо, мужья мои…

Наклонилась и поцеловала руль, еще красный от крови, хлестнувший через разбитый триплекс, Эрвин изумленно сморгнул… Справа неровный пень — рухнувший ясень, сбитый, ощетинившийся белой влажной щепой. Ирина подхватила песнь, вывела — на два голоса, хором с Мией — последнее слово.

«Спасибо»…

Эрвин поежился: почему-то стало не по себе. По небу плыл черный дым. В воздухе, сквозь тугую, вязкую тишину пробрался гул. Низкий, тоскливый гул, стон плакальщика на похоронах — западный ветер выл в эоловых трубах разрушенной церкви.

Ладонь у Ирины — бледна, на лице — тоже бледность и следы копоти. Черные разводы почти укрыли ажурную вязь. Только дрожали чуть изтончившиеся враз губы:

— Так правильно, Эрвин, не спорь… И еще… Помнишь — я спрашивала тебя — кто они, откуда? Забудь. Это неважно. Совсем. Я хочу, чтобы их — не было.

Это было сказано просто, спокойным, будничным — таким диким здесь — тоном. Молоко поставь в холодильник, мусор вынеси, врагов- закопай. Подальше, в лесу. Может, новый ясень вырастет, взамен сломанного.

Эрвин только кивнул. Сделаем, мол. Мотор взвыл опять, беха пошла вперед — качнувшись, словно тоже кивнув Мие ножом волнореза.

Потом были деревенские улицы, повороты, разрушенные стены и дикари бросавшиеся на бэху из-за углов. Бездумно, истово, вопя на бегу «кванто кхорне». Пули звякали о броню, уходили в небо яркими звездами рикошетов. Ревел пулемет, ревела дизелем бэха, Миа за рулем тянула тягучую песнь. Эрвин потерял шляпу, орлан разнес клювом лицо дикарю, почти запрыгнувшему с ножом в зубах на открытый борт.

Разворот, хруст дерева — они въехали задом в старый, разрушенный двор. Рухнувшая крыша, обгорелые, измочаленные пулями балки опорных столбов. Дом местного кузнеца. Эрвин свернул сюда, чтобы оглядеться перед финальным рывком. До амбара и Яго осталось всего — ничего. Каких-то двести метров по прямой, не хотелось нарваться по глупому перед самым финишем.

Бэха проскрежетала днищем, зацепила и отбросила в сторону кровельный лист. Ирина сзади — ойкнула вдруг. Чудным, булькающим в горле звуком. Машина затихла, Эрвин — рывком — перегнулся, посмотрел вниз, под колеса. И тоже с трудом удержал на месте желудок. Светлые косы, ободком вокруг лба — белые, трепещущие цветы. Будто бы даже пахнут еще — тонким, щекочущим нос ароматом. Лицо уцелело, Эрвин узнал ее — тогда, на площади, девчонка с венком на голове. Что-то спросила тогда, засмеялась, вогнав Ирину в краску. Эрвин не понял — что. И уже не поймет. Голова и лицо уцелело, а то, что ниже — нет. Насильников было много, и на воображение они не жаловались.