— Как интересно. Думаешь, я тоже аллегория?

— Собирательный образ зла в моем скромном понимании.

Шепчущий мерзко захихикал из темноты и его алые зенки полыхнули.

— Как тебе это местечко? Оно давно назревало как… как… как огромный фурункул! Недавно, наконец, сформировалось полностью. Увлекательно познавать свой внутренний мир, не так ли?

Тобиусу казалось, что он находится под землей, в огромной пещере, поддерживаемой древними сталагнатами. Так он все себе представлял, хотя и ничего не видел. Во мраке капала вода, и сырость холодила босые ступни. Шепчущий клубился где-то рядом, звуча то с одной стороны, то с другой. По-видимому, он уж давно устал бесплотно добиваться покорности и втайне радовался возможности поболтать… или же Тобиус позволил себе ослабить бдительность. Шепчущий что-то нес, задавал вопросы, не дожидался ответов и просто продолжал шуметь, а маг слушал тьму вокруг, вслушивался в эхо и звук капель. Постепенно он стал вычленять другие звуки, чужое дыхание. И не просто дыхание, а шум, будто мерно работали огромные мехи, которыми гномы раздували промышленные горны на своих сталелитейных факториях. Нечто огромное дышало во мраке. Оно ворочалось, отчего пол пещеры подрагивал, и лязгало металлом… нет, не просто лязгало, а звенело цепями.

— В чьем мы логове? — спросил Тобиус, пресекая поток пустой болтовни.

Шепчущий ненадолго замолчал, а потом вновь хихикнул.

— И это правильный вопрос, Тобиус. Что ж, если, как ты сказал, эмоции эфемерны, то тебе нечего бояться… собственного гнева!!!

Последние слова взлетели под потолок пещеры ревом труб, предвещающих Великое Побоище. Все вокруг задрожало, во мраке родилась полоса огня, оказавшаяся приоткрывшейся пастью дракона. Исполинский ящер, бросился к Тобиусу, но цепи на его шее и лапах натянулись, а пасть разверзлась, исторгая рев неистовой ненависти и поток огня.

Боль была нестерпимой, ужасной, вызывающей желание поскорее умереть, лишь бы избавиться от нее. Самая страшная боль, которую может ощутить человек, — раны, нанесенные огнем. Все тело превратилось в один сплошной ком боли, и если бы хватало сил, волшебник визжал бы от мучений, едва-едва притупляемых обезболивающими. Но сил не было, он превратился в шмат пропеченного мяса, мозг пылал в горячке, воздух жег не хуже насыщенной кислоты, и все существование стало Пеклом. Покрытый сплошным ожогом, волшебник лежал во тьме и страдал. Только то была не внутренняя тьма, а тьма того, кто лишился глаз.

— Я бы и дал вам более сильное средство против боли, но сейчас тело очень слабо и сердце просто остановится.