– Пустяки, ничего, – ответил тот.
– Шныра… – настойчиво повторил Жаворонок, сверля его взглядом.
Жрец вздохнул:
– Я не могу высказываться, ваша милость. Я не вправе влиять на ваше впечатление от картин.
– А ведь в последнее время многие боги благосклонно отзывались о батальной живописи, – заметил Жаворонок, возвращаясь к прежней теме.
Лларимар не ответил.
– Наверное, в этом нет ничего особенного, – сказал Жаворонок. – Думаю, это лишь реакция на придворные споры.
– Вероятно, – кивнул Лларимар.
Жаворонок умолк. Он знал, что для Лларимара это вовсе не «пустяки». По его мнению, Жаворонок не просто отзывался о картинах, а предсказывал будущее. Что за пророчество в том, что ему понравилось столь красочное, брутальное изображение войны? Была ли то реакция на сон? Но минувшей ночью ему не снилась война. Наконец-то. Правда, приснился шторм, но это другое дело.
«Мне следовало помалкивать», – подумал он. И все же оценка картин была единственным важным делом, которым он занимался.
Он изучал смелые мазки. Каждая фигура – лишь пара треугольников. Красиво. Бывает ли война красивой? Как смог он увидеть прекрасное в серых лицах, схватившихся с живой плотью; в безжизненных, убивающих людей? Этот бой не имел никакого значения. Он не решил исхода войны даже притом, что в битве погиб главнокомандующий Панским Союзом – королевствами, объединившимися против Халландрена. С Панвойной покончено благодаря дипломатии, а не кровопролитию.
«Мы затеваем это заново? – подумал Жаворонок, по-прежнему завороженный красотой. – Не приведут ли мои действия к войне?»
«Нет, – сказал он себе. – Нет, я осторожничаю. Помогаю Рдянке укрепить политическую фракцию. Всяко лучше, чем предоставить вещам идти своим ходом. Панвойна началась из-за беспечности королевской семьи».
Картина притягивала его.
– Что это за меч? – спросил Жаворонок.
– Меч?
– Черный. В руке у женщины.
– Я… я не вижу меча, ваша милость, – сказал Лларимар. – Откровенно говоря, я не вижу и женщины. Для меня все это сплошь дикие мазки краски.
– Ты назвал это «Битвой при Сумеречном водопаде».
– Так она называется, ваша милость, – ответил Лларимар. – Я предположил, что вы тоже оказались в замешательстве, как и я, вот и сообщил, как назвал ее художник.