– Вивенна замечательная, – сказала Сири. – Всегда была очень добра ко мне. Только… по-моему, даже ей казалось, что я должна быть более собранной.

«Не понимаю. Ты прекрасна. Жизнь так и бьет ключом. Жрецы и слуги наряжаются красочно, но бесцветны внутри. Они лишь исполняют свои обязанности – с потупленным взором, мрачные. А ты цветешь внутренним цветом, да так, что взрываешься и окрашиваешь все вокруг себя».

– Похоже на биохрому, – улыбнулась она.

«Ты честнее биохромы, – написал он. – Мой дох придает вещам яркость, но это исходит не от меня. Мне это дали. А у тебя все свое».

Она почувствовала, как волосы становятся из темно-красных золотистыми, и, тихо вздохнув от неги, придвинулась чуть ближе.

«Как ты это делаешь?»

– Что именно?

«Изменяешь волосы».

– Сейчас получилось само собой, – ответила она. – Они светлеют, когда я счастлива.

«Значит, ты счастлива? Со мною?»

– Конечно.

«Но в твоем голосе столько тоски, когда ты говоришь о горах».

– Я скучаю по ним, – признала Сири. – Но если уеду отсюда, буду скучать и по тебе. Бывает, что невозможно иметь все, чего хочется, потому что желания противоречат друг другу.

Какое-то время оба молчали, и он, отложив доску, нерешительно обхватил Сири рукой и откинулся на спинку кровати. Когда до юной королевы дошло, что она так и прикорнула рядышком с Богом-королем в одной рубашке, ее волосы тронул стыдливый красный оттенок.

«Но мы же женаты, в конце-то концов», – подумала Сири.

Единственное, что омрачало мгновение, – урчание у нее в животе. Через несколько минут Сьюзброн потянулся за доской.

«Ты проголодалась?» – написал он.

– Нет, – ответила она. – Мой живот – анархист: урчит, когда полон.

Он замешкался.

«Сарказм?»