Шатун посмотрел на танк, покачал кудлатой башкой:

– Двигун-то бензиновый, лучше бы, конечно, дизелек, а так с виду ничего себе машина, только пухлявая какая-то, словно попадья на сносях. Да и высоковата. А танк должен по земле стелиться, ровно ящерка. Ну ладно, повоюем – поглядим.

И добавил негромко:

– Бензин… Уж очень гореть больно, с бензином-то…

Третий, весь какой-то птичий, подвижный, с желтыми глазами, клекотнул:

– Жулан. Орудийный, башнер, короче. Пушка, пулеметы, прицел… Все, что целится и стреляет.

И замолчал, полагая, наверное, что сказанного достаточно. Только глаза смотрели словно насквозь, жутко, безжалостно и зорко.

– Начинал затворным еще на «поповках», служил прицельным на «Новике», в Гражданскую – тачаночный в Первой конной, потом с нами на бэтэшке, боевой парень, только говорить не горазд. А сам он по происхождению из вольерных будет. При ловчих соколах кровопийцы-императора состоял, пока служить не пошел, – пояснил Злыдень, – происхождение, конечно, сугубо не пролетарское, да и к трудовому крестьянству никаким боком, но спец классный, тут ничего не скажешь!

Ну и последний, Дубок. Ну-ка выдь! Чего ты за спину Шатуна прячешься? Покажись, поросль младая, неотесанная!

Дубок у нас совсем зеленый, из лешачков он, лес его вырубили, чтобы, значит, враги к дороге незаметно не вышли, ну он в армию и подался. Добровольцем. Ладит с железом на данный момент неважно, лешачки ведь больше по живому специализируются, а у нас броня, порох, тротил да горючка. Но обвыкается понемногу на своем месте, тем более что силушки у него хватает. Укладочный он, боеукладкой ведает. Справляется, да и в бою уже разок побывал, обстрелянный. Только все равно его к деревьям тянет. Зато с ним мы ни в лесу не заплутаем, ни в болоте не увязнем, хороший лешак, коли захочет, всегда куда надо выведет. А если кто ему не по нраву – то и насмерть заплутать может. Но Дубок у нас еще молодой, до матерого лешего покамест ему как нашему танку до Берлина.