– Наводи, сопля атлантическая, уснул, что ли? Крутись давай, шестеренка пятеренчатая!

«Злыдень, – понял Кукарача, – конечно же, Злыдень».

Он поймал дергающимся стволом новую цель и выстрелил.

«Бу-у-у!» – длинно разнеслось над полем, и угловатый вражеский танк взорвался, высоко подбросив башню. Видно, Злыдень изловчился влепиться в боеукладку. И не стало Злыдня.

Потом не стало и Шатуна. Танк, в который он угодил, не загорелся и даже не задымил, а просто замер, и почему-то сразу стало ясно, что танк убит. И все, кто в нем был, тоже. Аккуратистом был Шатун по жизни, таким и остался.

– У меня бронепробиваемость плохая, – ерзая в каморе, стеснительно пожаловался Дубок. – И вообще переживаю я, вдруг промахнусь? Так что я лучше по ходовой ударю, можно?

Кукарача сглотнул, в горле встал комок. «Не могу я так, – думал он, – это неправильно, почему я остался? Хотя это ненадолго…»

– Прощай, Дубок, – сожженным голосом прохрипел он, – прощай!

И выстрелил.

Над чужим танком выросло косматое дерево взрыва. Кукарача видел, как из развороченной ходовой вражеского танка вывалился здоровенный, почти квадратный панцерцверг, одетый в дымящуюся черную кожу. Он попытался запихнуть на место вывалившиеся катки, потом махнул лапой и снова нырнул в танк. Башня стала медленно разворачиваться, шевельнула стволом, выцеливая «Шерман».

«88 миллиметров, – отстраненно подумал Кукарача. – Ну, вот и я, парни. Вот и я!»

7

7

– А потом я оказался на свалке. – Гремлин печально посмотрел на опустевшую фляжку, уже вторую за сегодняшний вечер, покосился на меня, но я сделал вид, что не заметил. Искать магазин мне не хотелось, да и ноги все-таки побаливали. Не ходок я теперь по магазинам!

Кукарача вздохнул, но настаивать не решился и продолжил:

– Отправили, короче, нас с «Эмчи» на переплавку. Удивительно, но танк в том памятном бою не сгорел, только и ремонтировать нас с «Шерманом» было себе дороже, да и своих танков русские к тому времени понаделали достаточно.

Гремлин грустно улыбнулся, губы у него были коричневые, в серых старческих пятнышках, а щетина на морде совершенно седая, словно жухлую траву побило ранним морозом.

– Ну и народец проживает на российских свалках! Не то психи, не то гении, но философствовать горазд каждый, причем на свой манер. А уж какую гадость пьют! Но об этом как-нибудь потом…

Вот когда приехали бывшие союзники, земляки-американцы, и пустили под пресс тысячи вполне работоспособных «Студебеккеров» вместе со служившими на этих грузовиках гремлинами, мне стало как-то не по себе. Одно дело погибнуть в бою или даже кончить свои дни вместе с полумертвым танком в мартене, а другое – вот так… Неужели в России этим «Студебеккерам» не нашлось бы дела? Война кончилась, наступил мир, но что-то сломалось в людях и гремлинах.