– Я понимаю вас, сэр. Но моя история – правдивая. Ее легко проверить. Видите ли, я только вчера вышел из Долгого Сна и…

Он посмотрел на меня с отвращением:

– Так вы один из тех? Я вот часто задаюсь вопросом: с чего это наши деды и бабки решили, что можно на нас вываливать свои отбросы? Город и так перенаселен, а тут еще нам на шею садятся те, кто в своем-то времени ужиться не смог. Эх, прогнать бы всех вас пинками в ваш какой-не-знаю год, чтобы вы объяснили там всем и каждому: будущее, о котором они так мечтают, вовсе не – повторяю: не – усыпано розами. – Он вздохнул. – Впрочем, уверен, толку от этого было бы мало. Ну а от меня-то вы чего ожидаете? Дать вам еще один шанс? Чтобы вы снова появились через неделю?

– Нет, судья, думаю, больше я тут не появлюсь. У меня достаточно денег, чтобы прожить, пока не найду работу и…

– А? Если у вас есть деньги, почему же вы занимаетесь шатательством?

– Судья, я даже не знаю, что обозначает слово «шатательство».

На этот раз он снизошел и выслушал мои объяснения. Когда я упомянул о том, как меня обчистила «Главная страховая компания», его отношение ко мне резко изменилось.

– Ох уж эти свиньи! Моя мать пострадала от них, а ведь она двадцать лет выплачивала взносы! Что ж вы мне сразу об этом не сказали? – Он достал карточку, что-то черкнул на ней и протянул мне. – Отдайте в контору по найму Управления по излишкам и сбору утиля. Если они не найдут для вас работы, зайдите ко мне часов в двенадцать. Только не занимайтесь больше шатательством. Занятие не только порочное и преступное, но и очень опасное – можно нарваться на «зомби»-вербовщика.

Вот так я получил работу – крушить вдребезги новенькие наземные автомобили. Я уверен, что поступил правильно, поставив на первое место задачу найти работу. Человеку с солидным счетом в банке везде хорошо – даже полиция его не тронет. Нашел я и вполне приличную (по моим средствам) комнату в западной части Лос-Анджелеса; тот район еще не подвергся изменениям в соответствии с Новым планом. Думаю, раньше это была не комната, а шкаф для одежды.

Не хочу, чтобы кто-то подумал, будто 2000 год нравился мне меньше, чем 1970-й. Меня вполне устраивало все и в 2000 году, и в следующем, 2001 году, который наступил через пару недель после моего пробуждения. Несмотря на приступы нестерпимой тоски по прошлому, я считал, что Большой Лос-Анджелес на заре третьего тысячелетия – самое замечательное место из всех, какие мне приходилось видеть. В нем бурлила жизнь, он сиял чистотой, и вас неудержимо влекло к нему, хотя он был забит толпами народа и разросся до немыслимо гигантских размеров. Перестроенные по Новому плану части города меня как инженера только радовали. Будь городские власти в силах приостановить лет на десять приток иммигрантов, жилищная проблема была бы решена. Но поскольку у них не было такой власти, им оставалось прикладывать максимум усилий, чтобы разместить в городе толпы, валом валившие со стороны Сьерры. Их успехи были невероятно потрясающими, и даже неудачи выглядели грандиозно.