Кто я такой, чтобы рассчитывать здесь на успех, что я могу — разве что произнести над ним пару магических слов, которые заставят его думать иначе?

Почувствовав к Майклу симпатию, Хармон вдруг понял, как молодой Вайерман стал таким, какой он есть. Водоворот жизни захватил его, сковал по рукам и ногам и исказил его сознание, но повлиял при этом не только на него, но и на всех тех, кто был в ответе за него, кто должен и обязан был это сознание формировать.

Поражение — поражение, которое никто не хотел признавать, поражение, называемое любым другим именем, кроме истинного, потому что окружающие Майкла взрослые не могли вынести мысли о поражении, — вот что сделало из него того, кем он стал сейчас. Но тогда что же, подумал Хармон, что же сделало из меня то, чем я стал?

— Майкл…

Хармон замолчал. Что он собирается сказать этому мальчику — волшебное слово? А есть ли такое слово вообще? В мире людей нет места волшебству. У нас есть история, чем мы обычно называем лояльно выстроенную цепочку событий прошлой политической жизни. У нас есть психология, чем мы называем внутреннюю политику конкретной личности. У нас есть социология — наука о результатах применения политики в жизни. У нас есть то, что каждый человек знает о других людях, о том, что возможно сделать с людьми и что из этих возможностей в силах осуществить лично каждый. Политика — это искусство распоряжаться возможностями; этот бородатый анекдот он устал выслушивать во время всех выборных кампаний, в которых принимал участие. Возможностями, которые так и остаются всего лишь возможностями. Так каковы же возможности Майкла Вайермана? Или Ральфа Вайермана? Или Томаса Хармона?

— Майкл…

— Да, господин Хармон?

Что я делаю? Зачем мне искать для всех нас волшебное решение, если ясно, что такого не существует в природе? Если для поиска ответа недостаточно даже наших общих сил?

— Майкл… — начал он в третий раз.

— Может, вам лучше присесть, господин Хармон? — встревоженно спросил его молодой человек.

— Нет. Нет, не нужно, со мной все в порядке, Майкл…

Внезапно Хармон сообразил, что дрожит от волнения, как осиновый лист. Он должен остановиться, должен заставить себя прекратить бессмысленные поиски решения, которое каким-то образом сможет спасти их всех. Ведь проблема неразрешима.

Внезапно встрепенувшись, он сказал:

— Майкл… Ты можешь подняться сейчас со мной наверх? Прямо сейчас?

— Наверх?

— Я… я вот тут подумал кое о чем. Мне кажется, это может помочь твоему отцу… и мне… решить одну проблему.

Томас Хармон резко повернулся и, неловко скрывая волнение, бросился обратно к лифту — он спешил начать осуществлять задуманное, пока накапливающиеся сомнения не скуют его тяжкой цепью по рукам и ногам, пока не придет желание повернуть назад. Он настроил свой разум на разрешение проблемы, и разум его дал ответ, потому что был вполне в силах сделать это. Возможно, это был не совсем тот ответ, которого он ждал, но об этом его разум пока что ничего ему не сказал.