Потом, когда он станет старше и его взгляды на многие вещи изменятся, он спросит себя, в самом ли деле он понял себя и весь мир в тот момент или это только казалось ему. К тому времени неоспоримый успех его жизни уже сможет служить доказательством правильности его взглядов. И, слабо улыбнувшись, он пожмет плечами и решит, что какой бы ни была правда, что-то менять теперь уже поздно.

ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

1

Ральф Вайерман осторожно ступил на верхнюю ступеньку трапа центаврианского транспортного корабля, всего несколько минут назад опустившегося на широкое поле земного космодрома. Правой, почти прозрачной рукой он крепко ухватился за поручень. Ступеньки были металлическими, узкими и скользкими, и поэтому спускаться нужно было медленно.

Стоящий у президента за спиной Томас Хармон бережно взял его под локоть. Вайермана, еще не свыкшегося со своей физической беспомощностью, попытка ближайшего соратника тактично оказать помощь привела в раздражение. Ведь как бы там ни было, Хармон и сам уже немолод. Кроме того, неужели он не чувствует, что в его помощи — пусть с виду президент и слаб — здесь не нуждаются? Никто его ни о чем не просил.

Конечно, ничем, кроме доброго участия и понимания, желание Хармона помочь не продиктовано. Том словно бы говорил: «Я знаю, что ты чувствуешь». Понимание — какой больший дар может один человек предложить другому?

Хватит думать об этом, есть ведь другие важные вещи. В последние годы он стал слишком чувствительным. Он начал все переживать острее, словно физическое недомогание компенсировалось углублением и расширением эмоциональной восприимчивости до невыносимого уровня. Вот почему, продолжал он разговор сам с собой, старые люди так сдержанны — от них не дождешься ничего, кроме скупой улыбки или глухого сдавленного смешка, потому что стоит им только дать себе волю и выплеснуть весь подлинный ураган своих ощущений, то от их дряхлых тел просто ничего не останется. Поэтому снаружи — только осторожная, слабая улыбка, а внутри гомерический хохот и хохот — целая вселенная безудержного веселья; если бы мы вдруг смогли прочитать мысли друг друга, то мир просто погиб бы, взорвался, превратившись в облако громогласного веселья, — стал бы мир петь хвалу нашему удовольствию от каждой самой мелкой мелочи в нем? Но нам не дано читать мысли друг друга, и вполне может оказаться и так, что среди людей только я один являюсь носителем этого великолепного открытия.

Не в силах забыть о руке Хармона, Ральф Вайерман вздохнул и, сопровождаемый премьер-министром, медленно спустился до половины трапа.