Но вот теперь Майкл — его Майкл — ступил на эту тропу и уверенно по ней идет!

— Как же тебе удалось, сын? — спросил он, вклинившись в чьи-то торжественные, обращенные к Майклу излияния. — Где ты всему научился?

Теперь, когда Майкл полностью находился в поле его зрения, Ральф мог рассмотреть и оценить сына одним опытным взглядом.

Он видел, что его мальчик не стал более жестким — определенно, так нельзя было сказать. Наверняка можно было сказать другое — таким гибким и проницательным человеком, каким был его отец, Майкл не станет никогда. Он как-то иначе, чем раньше, упирался теперь ногами в землю. И в соответствии с этой новой уверенной осанкой изменилось и напряжение всех мускулов его тела, и угол наклона костей, что не могло, конечно, не сказаться и на внешнем облике. Мы узнаем человека по тому, как распределяются свет и тени на выступах и в углублениях его лица; то же самое относится и ко всему телу. Голова Майкла теперь сидела на его шее иначе, не так, как это запомнилось Ральфу Вайерману; свет падал на нос и глаза немного под другим углом, и в результате распределение светотени меняло весь облик.

— А разве у меня был выбор, папа? — ответил ему вопросом на вопрос Майкл, и от того, как быстро и точно сын понял его, в то время как для всех остальных их обмен краткими фразами остался тайной, по спине Ральфа пробежал холодок. А может быть, они все-таки говорят каждый о своем?

Он размышлял на эту тему, пока его и Хармона представляли пришедшим вместе с Майклом на космодром встречающим, в результате чего он плохо рассмотрел этих людей. Все вместе они показались ему классической живописной группой, вполне под стать моменту, — полезные члены только что свергнутого правительства, несколько новых фигур, продвинутых с нижних постов с тем, чтобы занять вакантные заурядные должности любого временного правительства: люди без опыта и не прошедшие полировку временем, поставленные выполнять важную работу не потому, что это было их специальностью, а потому, что вся их суть оказывалась настолько сконцентрированной на данной работе, что выполнение ее становилось для них просто-напросто физически необходимой функцией. Во времена более стабильных режимов таких людей называли маньяками и либо из-за их мании, либо из-за других каких-то проступков, которые сглаженный и отточенный правящий аппарат не мог терпеть, старались избавиться от них.

Это было так же старо, как сама история: и этот Ньюфстед, рука закона и дисциплины, необходимый Майклу как молодому и официально пока еще не признанному лидеру; этот Хоббс, этот Моргансон, этот Лоперт и этот Ладислас — крепкий, основательный довесок мужественности к пылкости молодого правителя…