— Есть в этом всём… что-то до дрожи мирное и спокойное, — произнесла Мария, положив голову на плечо Чезаре.

— Это верно… — кивнул он, гладя ее по волосам, — В конце концов, мы имеем право иногда побыть не спасителями мира, а просто влюбленной парой, не так ли?

Он попытался снова поцеловать ее, но в этот момент к студенческой сваре присоединилась созданная Эрлом кукла и начала читать участникам курс хороших манер. Мария снова захихикала.

— Я так не могу, они меня постоянно смешат, — пожаловалась она кавалеру.

— С такими помехами поневоле станешь мизантропом, — шутливо заметил Чезаре, 'сурово' оглядывая участников дискуссии, — Ну, давай в таком случае поговорим… Пока, — он подмигнул.

Какое-то время шпион молчал, просто слушая стук сердца прижавшейся к нему девушки. Затем поинтересовался:

— Когда ты впервые осознала это?..

— Ну… я об этом начала думать, когда… — начала было Мария, смущённо отводя взгляд и краснея, и тут…

— А вот и я!!! — выбивая прочь настроение конфликтовать и ломая романтическую атмосферу, в бальный зал вошла Жанин, одетая одновременно и в чёрный костюм, и в белое платье. Точнее, её левая половина была одета в платье, а правая — в костюм. Этакая двуликая маска, только в кросспольной вариации.

Мария, уткнувшись Чезаре в плечо, тихонько похрюкивала от смеха.

— В фантазии им не откажешь, — сумела она выдавить из себя.

— Уж в чем-в чем, а в фантазии тут никому не откажешь, — хохотнул мужчина, не торопясь напоминать девушке про свой вопрос.

— Я впервые об этом задумалась, наверное, через месяц после того, как мы начали работать в школе, — с улыбкой сообщила Мария, впрочем, не глядя на него. Шпион понял, что она лжет, но даже эта ложь казалась ему невероятно милой.

— До меня дошло, что происходит… в Риме, когда ты умирала, — поделился в ответ Чезаре, — Я тогда чуть не рехнулся от осознания того, что могу потерять тебя навсегда…

Кардинал погрустнел, вспомнив те сумасшедшие несколько минут. Однако почти сразу снова рассмеялся:

— Так что, учитывая, что тебе тогда было семнадцать, можешь считать меня гадким педофилом.

Мария хихикнула и мотнула головой:

— В Ватикане вообще-то возраст согласия считается с четырнадцати. А у вас, кажется, вообще с тринадцати.

— Это уже незначительные детали, — усмехнулся Чезаре, — Особенно в сравнении с тем, что в тот момент ты сидела у меня на голове.

Крайне редко он шутил на эту тему, и сейчас упоминал ее с большой осторожностью. С тем, чтобы немедленно дать задний ход, если ему покажется, что упоминания об этом причиняют Марии боль…