Понятно, что пьяные люди переваривали сказанное секунд двадцать, за которые я протянул руку Альяне, и она почти покинула карету, когда эта свинья схватилась за платье, порвав его.
Пришлось сунуть разок в пьяное рыло.
– Что происходит? – спросила, озираясь, несколько ошалевшая Альяна, оказавшись у меня в объятиях.
– Ну не мог же я тебя оставить ему!
– Теперь и я могу приступить? – спросил Мамит скорее риторически, чем действительно интересуясь, и подошел к карете.
– Думаешь, они сейчас поймут хоть что-то? Я бы на твоем месте до утра подождал. Пусть протрезвеют. Да и ночевать рядом со свежей кровью…
– А ты же можешь их в чувство привести?
– Могу.
– Эх… Ну ты мне вон того приведи. – Мамит ткнул пальцем в Луисмира. – Я спать не хочу. Пусть он трезвым помучается… Что?… А-а…Он будет живым. Утром. Если надо. Обещаю.
– Да мне его жизнь ни к чему. Вывеси его где хочешь. Только документы и рабский медальон у него забрать надо.
Конечно, пришлось все объяснить девушке. Но произошло это несколько позже, когда мы уединились в одной из комнат. Нет, близости не было. Мы даже не раздевались. Просто сидели, обнявшись, и я рассказывал ей обо всем. В том числе и о чувствах.
Альяна прижалась к моей груди:
– Сумасшедший…
– Ты же сама предлагала сорвать цветок безумия… – улыбнулся я, прижимая к себе девушку.
– Говорят не «сорвать», а «съесть».
– Не-эт. Сорвать.
– Ешь… Для тебя не жалко. Все равно нас убьют, – логично резюмировала моя любовь.