Роупера тронула верность Хелмица, но он не хотел, чтобы на его совесть легла еще одна потерянная жизнь. Особенно так близко. Его великодушие сыграло с ним злую шутку: он все сильней и сильней испытывал чувство вины за то, что продолжал пользоваться преданностью тех, кто был ближе… Несмотря на совершенную им ужасную ошибку.
Трупный дым висел на его плечах свинцовым плащом, заставляя сердце ныть болью. Он никогда не задумывался, почему захотел править. Теперь, оглядываясь назад, он предполагал, что захотел власти, потому что готовился к этому всю жизнь, а еще – оттого что альтернативой стала бы только смерть. Уворен пытался отнять у него власть, и, естественно, ему пришлось сопротивляться. Он никогда об этом не думал всерьез. Но теперь, стоя ночью рядом с баррикадой и наблюдая за тем, как ослабленные дрожащие люди поджигают сложенные в кучи мертвые тела тех, кого они любили; теперь, когда он всматривался в бледные лица солдат, которые были вынуждены обречь своих друзей и знакомых на это безмолвное, бесславное заточение, – он уже не знал, хочет ли на самом деле власти. Но признаться в этом он не мог никому. Ни Кетуре. Ни Грею. А особенно не мог Текоа. По этой дороге можно было идти только вперед. Если вдруг он признается, что считает себя негодным для этой работы, то все остальные очень быстро с ним согласятся.
Если не хуже…
Вернувшаяся вечером Кетура была непривычно молчалива и насупленна. Быть может, она пришла в ужас от того, что видела, и от того, за какого человека, на самом деле, вышла замуж? Уж пусть лучше будет так, чем по-другому: не дай бог, невидимая инфекция перенеслась по воздуху и попала в ее легкие…
Не проходило ни одного совета без того, чтобы Уворен не упрекнул Роупера. В этом он стал настоящим экспертом.
– Ты пытался проявить справедливость по отношению к согнанным со своих земель восточным гражданам. В чем должна состоять справедливость теперь – после того, как их разбила чума? Где найти справедливость тем гражданам крепости, кто благополучно вернулся с войны и должен теперь наблюдать, как умирают их любимые – гораздо более страшной смертью, чем та, которую может даровать поле боя? Делая широкие жесты, Роупер, ты даже не задумывался о всех возможных последствиях, да?