Все – прах, – передали они в ответ. Они не обладали ни личностью, ни жизнью, и в них не было ничего, кроме смертоносности и повиновения. Позже я забрал их себе и привязал к себе. Позже. Когда смог глядеть на них дольше нескольких мгновений.

Второе происшествие случилось, когда я находился в своем личном святилище и вел поединок с Нефертари, тренируясь, чтобы приноровиться к кибернетической руке, которую приделали техножрецы Кераксии. К тому моменту в своенравном безвременье Пространстве Ока уже прошло несколько дней, а может быть и недель.

Рука прижилась хорошо, она срослась с плотью и дала мне ту же силу, к которой я привык за всю свою жизнь. Ее выковала лично Кераксия – это обстоятельство делало мне большую честь – и вниз от локтя уходила рельефная конечность из полированного золота, под стать утраченной мною. Я ожидал, что посредством психического манипулирования смогу регенерировать тело в первозданном виде, однако все попытки завершились неудачей. Плоть и кости не желали формироваться заново.

Так что единственным вариантом для меня оставалось прибегнуть к мастерству Кераксии. Я снова смог пользоваться рукой и понемногу привыкал к странно притупленным ощущениям от сенсоров на поверхности металла.

Как раз во время одного из наших регулярных спаррингов Нефертари попросила разрешения взглянуть на конечность, и осталась довольна работой. Она редко прикасалась ко мне. Мы вызывали друг у друга отвращение на физическом уровне: она отталкивала меня продолговатостью и текучестью своих по-чужому иных черт, я же ее – своей человеческой примитивностью и медлительностью, а также порчей, которая, как она часто указывала, струилась в моих жилах.

Однако в тот день она сжала мое запястье с силой, которой я уже давно перестал удивляться, и мягко поскребла пальцами в перчатке по усиленному адамантием золоту.

– Она меняется, – заметила она, глядя на блестящий металл. Ее раскосые нечеловечески-эльфийские глаза моргали так быстро, что этого не могло отследить даже мое улучшенное зрение. Лишь в мгновения, когда она искренне удивлялась, я замечал трепет ее ресниц, который среди эльдар сочли бы ленивым зажмуриванием. – Ты меняешься, – добавила она.

Я отстранился от нее и посмотрел на свое предплечье и ладонь. Ради эксперимента сжал и разжал пальцы, слыша тихое пощелкивание и мурлыканье шестеренок механического чуда, бывшего частью моего тела. Странно было думать, что теперь эти щелкающие зубцы и сервоприводы – мои суставы.

Нефертари была права. Рука действительно менялась. Едва заметно, но несомненно – там, где плоть сходилась с металлом, их соединение превращалось в противоестественное сочетание и того и другого. Я более пристально вгляделся в пальцы, на которых перфекционизм Кераксии заставил ее вытравить мои отпечатки, скопированные из генетических записей. Те остались прежними. Впрочем, с другой стороны металлические костяшки приобретали светлый оттенок, в котором я признал преображенную и бесподобно прочную кость, которая появлялась на поверхности брони некоторых воинов, привязывая их к керамиту. В золоте образовывались костяные выросты.